Фото отсюда
Советские фантасты братья Стругацкие в своей повести «Гадкие лебеди» придумали т.н. «мокрецов» — неких «генетических мутантов», которые обладают способностью непосредственно влиять на окружающую реальность. (Впоследствии эта идея была возобновлена ими в концепции «люденов».) Причем, определяющей особенностью данных «мокрецов» было то, что они в качестве жизненной необходимости имели чтение книг. В том смысле, что они должны были читать для того, чтобы жить, и поэтому – в отсутствии Интернета – книги им вынуждены были доставлять фурами.
Напомню, что «Гадкие лебеди» писались в 1967 году – времени, когда Стругацкие активно занимались выработкой «интеллигентской идентичности», т.е., того, что по их мнению должно было отличать «лучших из современников» от всех остальных людей. И поэтому неудивительно, что в «мокрецах» можно с легкостью узнать этих самых «лучших из» — включая очевидную аллюзию на работу в «закрытых ящиках», и очевидную же «сверхчеловеческую мораль». Заключающуюся в том, что для представителя данной категории обычные «обывательские блага» — вроде вкусной еды и роскошного быта – не нужны. А вот книги, причем в астрономических количествах, напротив, жизненно необходимы.
Кстати, как не удивительно, но идея восприятия интеллигенции как людей будущего (а братья сами заявляли, что «мокрецы» — это именно люди будущего), и противопоставление их «жлобам и «обывателям» — не такая уж социал-дарвинистская идея, как это кажется на первый взгляд. Дело в том, что Стругацкие на этом этапе своей деятельности предполагали, что «лучшие из современников» будут своим примером воздействовать на окружающих, увеличивая степень их интеллигентности. И, тем самым, заставляя «перерождаться» в более совершенную интеллектуально форму. Причем, «главным направлением удара» тут виделось подрастающее поколение – недаром пресловутые «мокрецы» в «Гадких лебедях» свою агитацию ведут исключительно для детей. (И, в конечном итоге, именно дети становятся основателями их нового мира).
То есть, в конечном итоге, «обывательский мир» — со всеми его «житейскими радостями», и вытекающими из них «житейскими мерзостями» — должен был остаться в прошлом. И уйти в небытие «естественным путем» — как уходит естественным путем описанный в повести город, разрушаясь и разлагаясь под дождем. И на основании этого самого «разложения», используя его, как «компост», должен был вырасти прекрасным «Мир Полудня». Тот самый, где нет преступности, голода, нужды, болезней, загрязнения окружающей среды, хамства, начальственного самодурства, бюджетного воровства – ну и т.д., и т.п. В общем, мир, где реализован принцип: «Счастье для всех даром. И пусть никто не уйдет обиженным!» То есть, в конечном итоге никакого «рая для избранных» — как обычно любят говорить критики Стругацких – тут не планировалось.
* * *
Другое дело, что подобная концепция, в конечном итоге, была полностью неработоспособной, поскольку она полностью же игнорировала базис – сиречь, производственные отношения и производительные силы. Благодаря чему не только никакого «счастья всем даром» эти самые «мокрецы-интеллигенты» из своих «ящиков» дать не смогли, но не смогли и сами сохраниться в своем достигнутом развитии. И уже лет через пятнадцать после того, как были написаны «Гадкие лебеди» (1967 год) они превратились не просто в чистое подобие тех же обывателей – но и стали проявлять гораздо более деструктивные мысли и идеи. (Вплоть до того самого социал-дарвинизма). Впрочем, об этом надо будет говорить уже отдельно.
Поэтому – возвращаясь к исходной теме – можно только указать на то, что на указанном примере видно, что «массированное потребление литературы» уже в 1960 годах стало достаточно очевидным признаком «советской цивилизации».
(Пока еще в виде ограниченного его слоя – той самой интеллигенции). Тут надо сразу же сказать, что важно тут именно слово «массированное» — поскольку понятно, что читали и до этого. (Особенно те, кто являлся «работниками умственного труда»). Но до определенного времени чтение вряд ли могло считаться какой-то особо выделенной потребностью: нет, были, конечно, и отдельные «помешанные» на этом лица, но именно отдельные. Равно – как и существовало понятие «статусных библиотек»: понятно, что университетский профессор просто обязан был жить в квартире, заставленной книжными шкафами. (Но это также было достаточно редкое явление, ничем не отличающееся от подобных вещей в любой другой стране).
«Новые» же «книгочеи» отличались от старых тем, что им было не важным – какой цвет обложки и как тома выглядят в шкафу. Им было даже не важно, что, собственно, написано – «поглощалась» литература любого типа. И художественная – от русской классики до какой-нибудь «современной китайской прозы». И нехудожественная – от очевидной публицистики до научных монографий. Более того: резко выросла роль журналов, особенно литературных – которые из «увлечений» для отдельных ценителей превратились в массовое явление. Скажем, тот же «Новый Мир» с тиража в 30-40 тыс. экземпляров – который он имел в 1920-1940 годы – вырос до 140 тыс. экземпляров в 1960 годах, и 500 тыс. в 1980 гг. Впрочем, и «нелитературные журналы» тоже были более, чем сверхвостребованы: тот же журнал «Наука и жизнь» в 1970 годы превысил тираж в 3 млн. (!) экземпляров. (Для сравнения: в 1930 годы он печатался тиражами в 15-20 тыс. экземпляров).
* * *
То есть, чтение из удела небольшого числа «гуманитариев» — которым это было положено «по должности» — превратилось в увлечение значительного числа «образованных людей». Причем, еще раз: это было именно увлечение, имеющее для индивида значимость большую, нежели простой вид развлечений. (Наверное, тут не надо говорить, что человек покупающий – а порой, и «достающий» — Пушкина, Достоевского, Стейбека, Бальзака, «Легенды Черной Африки», Гомера или Плутарха, не просто развлекается чтением подобных вещей). И, что самое главное, эта самая «модель поведения» начала «расползаться» по всему обществу. То есть, даже по тем его слоям, которые к пресловутым «мокрецам» — сиречь, интеллигентам – отнесены быть не могли.
Причем, что интересно: «расползание» это происходило именно за счет «молодых поколений». (То есть, в данном плане Стругацкие практически угадали). В том смысле, что дети, подростки и молодежь 1960-1970 годов читали много больше, нежели их родители. Читали дома, читали в школе на переменах, в транспорте, в, простите, уборной, за едой, под одеялом в кровати. Разумеется, книг не хватало: если для детей интеллигентов еще можно было надеяться на покупку литературы родителями, то остальные категории вынуждены были пользоваться библиотеками. Которые, к слову, не проектировались под подобную загрузку – почему достать там интересную книгу было проблематично. Да и вообще, оказалось, что с детской и подростковой литературой в стране проблемы: ее развитие планировалось под более плавный рост спроса. (Еще в 1970 годах было отмечено, что спрос на данную категорию превышает предложение более, чем в 5 ! раз!!! И это при миллионных тиражах книг и развитой библиотечной системе).
Конечно, тут можно было бы сказать, что это СССР «не справился» с удовлетворением спроса — однако понятно, что данное высказывание неполно. Поскольку в действительности СССР действительно не справился – но исключительно с созданным им же самим нелинейно растущим спросом на книги. Удовлетворить который не было никакой возможности. И потому, что развитие данной отрасли требовало мобилизации многих иных отраслей – начиная с производства бумаги и заканчивая выпуском книгопечатного оборудования. (Что требовало «цикла» не менее, чем в 10 лет: то есть, если проблема была уведена где-то в начале 1970 годов, то ее разрешение могло произойти не ранее начала 1980 гг.). И потому, что спрос был именно «нелинейный», т.е., не поддающийся прогнозированию, в результате чего планируемый «сверхвыпуск» литературы не был способен к «закрыванию дефицита». Еще раз: за период с 1979 по 1980 год выпуск книжной продукции вырос более, чем на 400 млн. экземпляров ежегодно. И это не учитывая еще более высокого роста тиражей журналов: общий их выпуск за указанный период вырос почти в 2 раза – с 2400 млн. до 4300 млн. экземпляров для РСФСР. И все было мало!
* * *
Понятно, что в подобных условиях «снимать» средства с иных отраслей и разворачивать на основании их печатание книг, было бы огромной глупостью. Поскольку ликвидировать «дефицит» это не помогло: скорее тут можно было бы наблюдать, как в «неудовлетворенную потребность» проваливаются все предпринимаемые усилия – и лишь увеличивают ее размеры. (О том, почему так происходит, будет сказано несколько позднее.) Более того – тот факт, что «книжные дети» конца 1960-1970 годов в 1980 начали входить во взрослую жизнь, и «заводить» своих собственных детей, еще более усиливало проблему. (Разумеется, понятно, что идею «бросить все поставленные задачи и начать массированно печатать книги» нельзя принимать за разумную).
Поэтому решений тут могло быть только два. Первое: это создание такой «книгоиздательской системы», которая позволяла бы радикально – не в разы, а на порядки – увеличить тиражи. Или, даже, сделать «тираженезависимое книгоиздание», осуществляемое по одному нажатию кнопки. Наверное, все уже догадались: о чем идет речь? Кстати, тут стоит понимать, что в те же 1980 годы никаких фундаментальных ограничений для развития «электронного книгопечатания» не было: компьютеры и сети уже существовали, более того, существовали и «плоские» жидкокристаллические дисплеи с высокой контрастностью и низким потреблением. Да, пока, в основном, алфавитно-цифровые – у «матричных» было невысокое разрешение, да и с динамикой было плохо – но для «электронных книг» этого было более, чем достаточно. (Более того – при определенном вероятном развитии технологий эти самые «книги» можно было бы производить еще в конце 1970-начале 1980 годов, и это было бы дешевле, нежели то увеличение тиражей, что наблюдалось в реальности).
Ну, а второе решение – это уничтожение указанной «сверхпотребности» в чтении, и переход к «нормальному» восприятию данного занятия как развлечения (детективы, «попаданцы», дамский роман), или «рабочей необходимости» (справочник по Джаве для программиста, изучение Аристотеля для преподавателя и т.д.). Как можно догадаться, второе решение выглядело проще и естественнее, однако именно поэтому оно несло очевидно деструктивный смысл. Отсюда неудивительно, что прямо его применить советское руководство не решалось, да и особенно не стремилось. (Звание «самой читающей страны» звучало приятно, а самое главное – руководители даже при своем желании это сделать вряд ли могли понять: куда надо «бить» для того, чтобы отучить советских читать).
Впрочем, последнее так и не потребовалось, поскольку, в конечном итоге, все разрешилось «само собой. Но об этом, а равно – и о том, с чем это было связано – будет сказано уже в следующем посте.