На фото Шарьинский районный комитет по делам культуры, молодежи и спорта
Этот текст был написан в феврале 2019 года для «Новой газеты» в рамках проекта по освещению мною жизни провинциальной России. Он так и остался неопубликованным, а проект не состоялся. В конце 2018 года Дмитрий Муратов предложил мне сделать примерно 10 очерков о жизни любых, на мой выбор, городов, городков или сел России. Я согласилась. Я хотела за 10 текстов написать детальный и исчерпывающий портрет бедности современной России. 10 текстов, после которых все ужаснулись бы нашей жизни. Но на первом же тексте проект развалился. Думаю, виной всему цензура… Спустя почти три года я решила его опубликовать. Позже выложу еще два, сделанных мною скорее тестово, для себя.
Если вы считаете этот текст хорошим и важным, в конце можете перечислить мне гонорар — я его от «Новой газеты» так и не получила
Площадь вокзалов, Шарья
— Когда мы вырастем, то станем продавцами, — весело говорит школьница девочке лет трех. Обе играют на огромной куче снега.
«В этой маленькой корзинке
Есть помада и духи,
Лента, кружева, ботинки,
Что угодно для души?»
Девочка отчеканивает считалку, делает вид, будто достает товар, подружки постарше изображают покупателей. Малышка отбивает им ладошкой — раз, два, три! Это деньги. Какая она умная!
— Не продавцами, а консультантами, — поправляет вторая школьница.
— Вообще-то, я буду воспитательницей в садике, — да, эта трехлетка развитая.
— Ага! У вас уже есть воспитательницы, — говорит старшая.
— Ну и что? Я вырасту и буду вместо них.
— Не будешь! Когда они на пенсию пойдут, вместо них будут их дочки.
— Ты, Ленка, — поправляет ее подруга, — вообще матушкой станешь, мне баба говорила, когда кончится опека, тебя в семинарию отправят.
Сказала и пошла на развалившиеся качели.
Дорога оттаяла, но сугробы не уменьшились
Это город Шарья в Костромской области. Здешние дети отличаются редким здравомыслием. Мечта стать продавцом-консультантом — общая сегодня беда всей глухой провинции. Чиновниками они уже не хотят вырасти. Дети откуда-то знают, что социальные лифты в России остановились. Что «казенные» ставки расписаны между своими на годы вперед, а другой работы почти никакой нет. Бюджетные организации, Сбербанк и железная дорога — главные кормильцы умирающих городов. Есть еще магазины, но и туда попасть непросто. Дети эти из двухметрового сугроба мечтают уехать хотя бы в Кострому. У каждой в родне есть счастливые истории сестер и братьев, работающих в сетевых магазинах или Макдоналдсе, откуда привозят в Шарью разноцветные шарики, и малыши гордо ходят с ними, будто со знаменами.
Костромских лесов столица
Еще в 90-х в городе жило 44 тысячи человек, сейчас осталось 35 000 по переписи, а реально находится около 26 тысяч. Раньше Шарья была набита производствами. Здесь имелось все, минимум 28 крупных предприятий, от едва ли не самого большого в СССР деревообрабатывающего комбината ПДО «Шарьядрев» до ювелирной фабрики и зверосовхоза по выращиванию норок. Шарья могла бы сама себя содержать. Но все закрылось, включая ПДО, 4000 человек оказались на улице. На одном его отделении запустили Лесопромышленный комплекс, который в прошлом году остановлен, задолженность по зарплате перед некоторыми сотрудниками доходит до четырех месяцев. Идут суды за зарплаты, кто-то бросил слух, что деньги выплатят кругляком. На ЛПК работало больше 400 человек.
Сегодня самый крупный работодатель здесь — государство. Самый привилегированный класс — бюджетники. Учитель с хорошим стажем и категорией может зарабатывать на двух ставках и 30 тысяч. Молодой преподаватель с одной ставкой должен рассчитывать на 8 500. И МРОТ никому не указ. Неплохие по шарьинским меркам деньги платят в администрации, Пенсионном фонде, на ТЭЦ и в электросетях. Я познакомилась с мастером-электриком Владимиром Ковалем. Он выезжает на обрывы электролиний, аварии. Вызвать могут днем и ночью, себе человек не принадлежит. Доплаты за переработку бывают не всегда. Оклад у Владимира 20 тысяч и еще 30% премия. Другой мастер на электросетях рассказал, что зарабатывает 32 000. У Владимира Коваля, кстати, жена как раз не получила зарплату на ЛПК. Новой работы нет. А если и есть, то за копейки. На самых народных позициях реальная зарплата после удержания налогов около 9000. Столько примерно платят продавцам в ларьках, в местных магазинчиках. В Ветлужском поселке в киоске с шавермой каждый день с 9.00 до 21.00 работает одна и та же девушка. Вокруг нее постоянно бегает ребенок. Я выяснила: за работу без отдыха ей обещали пятнадцать тысяч чистыми. Как найдут сменщицу, будет получать от силы десять.
В условно финансовую элиту города неожиданно ворвались санитарки окружной больницы.
Они написали письмо Путину с жалобами на маленькие зарплаты и сегодня зарабатывают около 20 000, больше многих докторов
В городе безусловно есть экономически благополучный класс. Люди, которые ездят на новых машинах, ходят иногда в кафе и кино. Предприниматели, руководители, госсектор, опытные учителя. Пенсионеры-ветераны ВОВ. Их тысячи полторы вместе с детьми.
“Моногородок в платье серого сукна…”
Исход из Шарьи невероятный. Сразу после школы, а то и раньше детей любой ценой эвакуируют. Стараются в первую очередь устроить в вуз, самый популярный город для студентов Нижний Новгород: всего 320 км, образование хорошее. Также едут в Ярославль, Кострому. Состоятельные или круглые отличники — в Санкт-Петербург и Москву. Берут кредиты, едят постные макароны, но за учебу платят. Молодежи в городе мало и это либо школьники, либо совсем уж бедняки, либо люди 30+, те, кому поздно уезжать. Но в основном молодежь приличная. Немного матерятся, ходят компаниями, но лица нормальные. Любят громко слушать на телефоне музыку. Обшарпанная зеленая избушка с табличкой “Комитет по делам культуры, молодежи и спорта”, сугроб три метра, на сугробе, как на сеновале, лежат мальчишки в черных парках. Щиколотки, как положено, у всех голые. Слушают Хаски:
“Бараки-недоростки топорщатся кое-как
Неприветливые, словно пропойцы на голяках…”
У тех, чья семья лелеет шанс уехать, в голове учеба. У остающихся — “Поэма о Родине”. Дома исписаны анархистскими лозунгами, раздают листовки с адресом сайта “Автоном”. Молодежи здесь делать нечего: со школьных крыш свисают метровые сосульки, самое доступное хобби — хоровое пение, оно не требует вложений. Есть художественная и музыкальные школы, но для одаренных. Занятия в ИЗО-студии платные. Для танцев нужны форма и обувь. Открыли спортзал, но за деньги. Дети бегут.
Уезжают и взрослые. Главная проблема эмиграции — неликвидное жилье. После 2014 года несколько шарьинцев уехали в Крым, потому что там были дешевые дома. Свои квартиры продали за копейки и — на море. школа №7, г
Однако бежать удастся не всем — это очень дорого. Чтобы устроиться хотя бы в Костроме, нужно не меньше 30 тысяч начального капитала — гигантская сумма. Отсюда и планы на церковь. Шарья окружена духовными семинариями: Костромская, Нижегородская, Ярославская, Иваново-Вознесенская… Там кормят, дают кров, ищут мужа. Даже я, человек совершенно нерелигиозный, за последние годы в разных городах встречала нескольких священников и их жен из Шарьи. У меня в Петербурге есть приятельница Аня отсюда. Когда у нее от рака умерла мать, местный батюшка о. Дмитрий Степанов пристроил ее в духовную семинарию с прямодушной формулировкой «по семейным обстоятельствам». Поступить туда на церковном жаргоне называться попасть в систему. А в Тобольской семинарии про таких детей, что попали в церковный мир по нужде, говорили «богу душу продали».
Или еще страшнее — «отдали». За еду, за кров, за человеческое участие
Сами шарьинцы случай Ани считают исключением. Есть еще где-то молодой парень, который также, «по семейным обстоятельствам», уехал недавно в семинарию. Только имени его вспомнить никто не может. Он второй, однако вряд ли последний. Эвакуация из Шарьи все дороже, если нет красного аттестата и кредита, идти остается только на погост или к батюшкам.
… и земля не видит неба
В Шарье нечего делать. Совершенно. Здесь нельзя гулять, тротуары есть на нескольких участках центральных улиц. Да и то порой вместо них проложена лишь с одной стороны дороги в сугробе тропка. Встал на нее и идешь 200 метров, будто в траншее. На нецентральных улицах все ходят по проезжей части. Вечером безлюдно, фонари почти не горят, из-за сугробов может выскочить кто угодно, с дороги тебя на обочине не видно. Собаки опять же. Идешь по улице напряженный, собранный. Хотя о зверских преступлениях здесь давно никто не слышал. Недавно в соседнем Паназыреве сбежал уголовник и якобы двинулся в Шарью, но, вроде, поймали.
Страшно еще от проводов — они провисают, раскачиваются на ветру, не сорвались бы. Владимир Коваль сразу меня предупредил, что в метель возможны обрывы и отключения электричества. Ночами действительно дважды не было света: проснешься утром, а телефон зарядился лишь наполовину. Значит, обрывает. С крыш свисают сосульки, лавинами валится снег. Ни одной уборки крыши за шесть дней я не увидела, зато кругом объявления таких услуг, здесь это преимущественно платное удовольствие. Уборщиц в подъездах в основном тоже нет — моют сами. На дверях часто можно увидеть табличку “Дежурная квартира».
Гулять по Шарье в прямом смысле означает ходить часами по обочине, потому что зайти некуда. Один музей. Вокруг разруха. Двухэтажные щитовые и бревенчатые бараки, кирпичные малосемейки и бесконечный частный сектор, где редко встретишь новые дома. Глаз устает за несколько часов — ему не на чем отдохнуть.
Исторический центр или просто пара ухоженных улиц с аллеями и красивыми кафе нужны, чтобы людям было где забыться от серости и безнадеги
В Шарье нет ни одной точки рекреации, откуда не видна бы была разруха. Из красот только загородная природа, турбаза, куда местным не доехать и где отдыхают москвичи, да доски почета. Никогда не видела города, где бы их так любили. Почетные железнодорожники, врачи, отличники труда, прилежные школьники, гордость района — эти граждане смотрят из-за каждого сугроба.
Аллея почетных граждан в центре города, доска почета железнодорожников и их вокзал (листать)
Из развлечений — музыка в автобусах и на остановках, там стоят большие рекламные табло с радио или записями. Один раз я на остановке в Ветлужском полчаса ждала автобуса, в музыкальном коробе что-то заело, он по кругу гонял одну и ту же песню:
“Я б не поверил, что бывает столько снега
Что земля не видит неба…”
Отчего ж? Я охотно верю!
Остановка с музыкальным коробом
Автобусы ходят редко, мой маршрут ездил раз в полчаса с пропусками. Работают старые ПАЗы, дороги в ухабах, люди садятся и крепко хватаются за кресла. Такси мало, подрабатывают в свободное время, можно ждать часами. Тариф копеечный, из конца города в конец — 140 рублей. Один водитель рассказал, что так себе на вредные привычки зарабатывает, жена тратиться запретила, 2-3 заказа вечером ему хватает.
В любом кафе тоже глушат музыкой, включают оголтелую попсу или радио «Европа плюс». Посетителей мало, работников много, они сидят без дела и дружно гогочут. Часто берут из дома детей — их не с кем оставить. Кофе с собой наливают только в паре кафе. Интерьеры в заведениях — смесь ресторана в стиле прованс с придорожным ларьком. Готовят очень плохо: горбушу выдают за семгу, листовой салат — за пекинскую капусту. Цены — совершенно петербургские и почти московские, порции маленькие, яичница идет по 70-80 гр, салаты по 120 гр. Кто-то в этих кафе сидит, но немного. Преимущественно заходят громко, со швырканьем, попить чаю или отметить семьей день рождения, юбилей свадьбы. Выживает общепит за счет банкетов.
Для местных жителей главная ценность — семья и друзья, без них гибель. Они часто созваниваются днем, в поездах начинают обзвон близких, едва отъехав от дома. Много и подолгу ходят друг к другу в гости, любят семейные торжества с участием всех бабушек и троюродных теток. На свадьбу детей родители берут кредит, иначе родня отвернется.
Сетевые магазины выглядят не хуже любого супермаркета в хорошем районе Москвы. А в соседней булочной грязь.
— Так москвичи требуют порядок. Проверки тайные все время. Раз-два поймают на бардаке — и все, турнут. Куда тут еще идти? Вот, стараемся, — объясняет мне в “Магните” Елена.
А с работниц булочной порядка никто не требует, поэтому там липкая скатерть и картонка на пороге — ноги вытирать.
каждый день одна и та же собака приходит в булочную
Цены высокие. Почти все дороже, чем в Петербурге или Москве. Местных продуктов мало, в основном кировские и нижегородские, а это 300-500 км пути, так что продукты дорогие. Но видно, что еда у людей в приоритете: бедно одетые, они берут много фруктов, тот же цельнозерновой хлеб, индейку. Если вы вегетарианец, подсчитывающий содержание пищевых волокон, у вас в Шарье не будет проблем: соевые стейки, кокосовое масло для жарки, гречневое и миндальное молоко — все здесь есть. Продавцы в местной «Пятерочке» говорят, что люди охотно берут, стараются правильно питаться. Хотя разоренный пейзаж за окном требует немедленно стакан, а никак не безлактозного молока на овсяном отваре.
На остальном экономят. Все товары, от одежды и игрушек до стройматериалов — из самого недорогого сегмента. На второй день прогулок по местным сугробам лопнули мои всепроходимые финские сапоги. Я полдня психологически себя ломала, чтобы примерить ботинки, которую здесь продают. И потом почувствовала, как в них тяжело, ноги пухнут, преют. Присмотрелась: на всех в основном обувь за 500 рублей. Дешевые пуховики и куртки, шуб почти нет, это роскошь, если есть норковая шапка, ее не снимают даже в помещении. Сколько-нибудь хорошая одежда у тех, кто ее купил в мегаполисах в секонд-хендах, этих людей сразу видно.
И все в кредитах. Микрокредитование развито плохо, у людей перекредитованность и нет доходов, должны банкам. Самый распространенный транспорт — Bla-Bla-Car. Им отправляют больных в Кострому, студентов на экзамены. Потому что на автобусе поездка в Кострому и обратно стоит 1500.
“Шерами, шерами…”
Главное событие февраля — концерт “Голубых беретов”. В холле ДК выставка военных детских рисунков, на втором этаже малыши тянут хором «Катюшу». Стоит узнаваемый в маленьких городках запах дешевых женских духов и лака для волос. Все празднично одеты, женщины с начесами. Выступление десантников и концерт группы «Колесо» 15 февраля — самые, пожалуй, интересные за год события, а в остальное время в Шарье идут конкурсы «Играй, гармонь», «Лейся песня», Праздник русского пельменя. Изредка гастролируют заезжие театры. Некуда пойти, так что сидят и внимательно слушают десантников. Эту же публику я спустя два дня видела на концерте классической гитары в ДКЗ “Ветлужский”. Они же ходили на фильм “Тобол”. Теперь в Шарье есть свой кинотеатр, который показывает новинки проката — отбоя от зрителей нет, смотрят все подряд.
Билетов уже нет, я купила заранее
Десантники пели там же. Женщина со стрелками у глаз и в коротком платье на песне про шурави (так афганцы называли советских солдат) мечтательно подпевала: “Шерами, шерами…” Тощий мужичонка постоянно выбегал курить. Брюки старые, с металлическим отливом, серый свитер в катышках. Я вышла за ним:
— Вам концерт не нравится? Билет ведь дорогой.
— Да ну, — махнул он расстроенно рукой. — Я такое не люблю.
— А как вас зовут?
— Вам зачем? Журналист? Напишите, что Сергей.
Сергей пришел с еще несколькими мужчинами — сосед всем билеты купил, он у них на улице местный олигарх.
— Был коммерс. А сейчас так, болтается где-то.
Сергей воевал в Чечне офицером. После войны форму снял, никакие 23 Февраля не отмечает. Сына отправил в Германию по немецким корням. На концерт нельзя было не пойти. Работы давно нет, а у соседа можно снег подчистить, мебель занести, крышу покрыть, по осени колодец укрепляли, сразу троих нанял.
— Ну да, как батракаи. Сосед же не служил, но хочет почувствовать себя серьезным мужиком, поэтому ведет нас на концерт. Не откажешь.
Вот так встретились в стылых костромских лесах широкая русская душа и холодная немецкая голова нации просветителей.
Пока Сергей докуривал, подошел его знакомый. Этот — совсем доходяга, обритый, в тонкой курточке, со следами неблагополучия на лице. Сергей с ним поздоровался и показал на лысую голову:
— Чего это?
— Так дрова-то все на обогрев идут, баню редко топим, — у лысого вид опустившегося человека, которому за себя стыдно.
— А почему к нам не приходишь? Не чужие ведь, через огород живем. По субботам приходи. И мать свою приноси — пусть тоже помоется. Все, давай, я побежал.
Сергей помахал соседу рукой. Жаль, сфотографироваться не захотел. Красиво стоял возле афиши «Как я стал русским».
А в зале всех ждал сюрприз — певцы приготовили привет от костромского сенатора Михаила Козлова. Оказывается, господин Козлов в юности учился в военном училище с худруком «Голубых беретов» Сергеем Яровым. От привета из Костромы в Шарью через Москву и Кабул зрители немного опешили. Хотя, говорят, сам бывший афганец, Козлов местным афганцам помогает, через афганцев с ним можно что-то решить, чего-то добиться.
Вообще, по Шарье видно, что ветераны здесь большая сила. Отсюда в Афганистан ушло 128 человек. Кто-то умер, кто-то уехал. Вроде бы, осталось 73. Много для городка с примерно 26 000 жителей.
Шерами, шерами… в ожидании «Голубых беретов»
А ведь еще есть ветераны Чечни — их оттуда вернулось 307 человек, трое погибли. Списки вела местный журналист Екатерина Дружинина. В 90-е ее кабинет превратился сразу и в офис правозащитников, и в филиал Комитета солдатских матерей. Она звонила в части, требовала справки из госпиталей. Все матери стекались к ней, потому что тогда журналист «Ветлужского края» была самым влиятельным их союзником.
— В чеченские войны у нас тут было военное положение, — рассказывает дочь Дружининой, тоже журналист Татьяна Мещерова..
Среди вернувшихся процветали повальный алкоголизм, тяга к дракам, сломы психики. До сих пор буянят: недавно одного оперировали в местной больнице, он после наркоза такое вытворял, что держали ввосьмером. Другой по пьяни террасу дома разнес. Хорошо, что своего.
Есть еще бойцы, воевавшие в Сирии, на Донбассе, есть даже могила «донбассовца».
“Знаете, сколько у нас раковых-то? Уууу!”
В Шарье не только солдаты со сломанной психикой никому не нужны — до здоровых дела нет.
Я встретилась с медсестрой местной травматологии Ниной Яковлевной. Она пенсионерка, ее дети давно эвакуированы — живут в Москве и Петербурге. Нина Яковлевна очень прогрессивная и сразу рассказывает по делу: в соседних четырех районах закрыли больницы, всех жителей северо-востока области приписали к Шарье. В бедную шарьинскую больницу люди из деревень попадают уже в запущенном состоянии и без первичного осмотра.
— Сейчас поняли, что ФАПы-то зря закрыли, придумали какие-то мобильные бригады высылать в районы. Так наши же и будут ездить. А если врачи в деревне в 80 км от Шарьи, значит здесь их нет, так? — Нина Яковлевна рассказывает, что иногда на станции скорой помощи кончается бензин. Не доехать.
Врачей не хватает, нет дерматовенеролога, кардиологу Ангелине Земсковой 80 лет, на город два УЗИста, они смотрят все от головы до пяток, аппаратура допотопная. Обещают прислать из Москвы использованный КТ-аппарат, а старый шарьинский отдать в Мантурово.
Одна женщина рассказала:
— У меня у свёкра заболело сердце, он из Троицкого, 60 км. Съездил до Рождественского в пятницу, там его посмотрели и дали направление в нашу больницу, он в понедельник к нам приехал, сам. А пока я его от нашего дома везла до больницы, он у меня прямо в машине умер. Я беременная была, неслась, торопилась и попала в аварию. Только имя не называйте, мужу не понравится.
Свекр умер ровно в это же время, когда еще 77-летняя кардиолог Земскова открыла ИП, чтобы вести вдобавок частную практику. Работала круглые сутки, полная ставка в больнице и платный прием.
В аптеках на видном месте стоят препараты от вшей. Фармацевт Наталья из аптеки на ул. Павлика Морозова удивилась вопросу:
— Везде продают. Может, вы в других городах не замечали просто? Да, бывают эпидемии, — чуть тише, в сторону, — у нас тут цыган много.
В каждой аптеке города
Единственное, что в Шарье развито хорошо, это паллиативная помощь и социальный патронаж. Каждый год из региона уезжает 4-5% населения, за стариками некому ухаживать, повесить их не на кого — дети уехали. А когда в каждом подъезде по несколько одиноких стариков, скрыть и заболтать это уже не получится — надо решать проблему. И Кострома решает. Беда только, что, похоже, ничего другого хорошего в местной медицине нет. Открыли сердечно-сосудистое отделение, но с кадрами проблемы — уезжают кадры, некому работать. Из важнейших обследований только КТ, делают маммографию, проводят даже подобие диспансеризации.
Онкология и другое серьезное заболевание в Шарье это приговор, выживаемость крайне низкая, потому что до онкоцентра 320 км. Обследования ждать долго, на химиотерапию ездить тяжело: прокапался и сразу на междугородный автобус, в Шарье уже вываливаешься без сознания. Многие бросают ездить и тихо умирают.
В 2016 году на учете в Шарье и районе состояли 850 онкобольных. Это примерно на 30 000 реальных жителей и при низкой выявляемости. Такие данные обнародовал тогдашний шарьинский онколог Геннадий Суворов. Он больше не работает, в городе нет онколога, пока записываться нужно к хирургу, но и к нему очередь. В интернете выставлена вакансия онколога с зарплатой 40 000 — фантастические деньги. Я поймала в окружной больнице медсестру — якобы записать родственника к врачу.
— Да у нас уже все знают, что вы из газеты приехали. Нет у нас онколога.
— Не идут на такую огромную зарплату? Неужели все врачи так получают?
— Ну прям! Это им за молчание обещают. Знаете, сколько у нас раковых-то? Уууу!
Медсестра убежала, попросив ее не выдавать. Какие-либо свежие цифры по онкозаболеваемости в городе найти не удается. К кому ни обратись, все говорят, что теперь это закрытая информация. Газета “Ветлужский край” больше такое не публикует. Кто-то говорит, что в Костромском онкоцентре огромная картотека по Шарье, но без подробностей. Есть целые семьи на онкоучете. Больные боятся прессу: в отместку их якобы могут отодвинуть в очереди на курс терапии — и все, конец.
Полы для Сочи
Все кивают на экологию.
— Вы знаете, — рассказывает мне один мужчина в парке, — иногда едешь по лыжне, так сугробы разноцветные, прямо слоями.
А Нина Яковлевна говорила, что, бывает, утром выйдешь во двор — сверху яркий снег, сметешь его и в урну: по ночам сбрасывают.
Я специально поселилась в поселке Ветлужский — на себе проверить воздух. Почти сразу у меня начался легкий кашель и ощущение, будто дышала над пепельницей, со временем кашель проходит, привыкаешь. При приближении к ТЭЦ и заводам уже чувствуешь не пыль, а целостную пленку на зубах, языке. Временами появляется во рту металлический привкус, будто облизал ржавую ложку.
На третий день я отметила, что стала очень много пить и хотеть мяса, любых белков, а это может свидетельствовать о химическом отравлении: молекулы белка связывают яды. После прогулки поры на лице забиваются, к концу недели пребывания в Шарье я покрылась прыщами
В городе три крупных предприятия: ТЭЦ на мазуте и торфе, завод по производству китайских палочек для еды и завод ламината и стеновых панелей «Кроностар», до недавнего времени еще работал ЛПК. Все расположены в Ветлужском поселке или на границе.
Где бы ты ни встал, через пять минут увидишь лесовоз
Про завод палочек говорят, что это просто прикрытие для вывоза леса за границу. С его появлением в Шарье в два раза подорожали дрова, лесовоз теперь стоит 28 000 тысяч. Это гораздо дороже, чем даже в Петербурге. Все потому, что «китайцы» перекупают лес. Заводик постоянно дымит, рядом с ним тяжело дышать — чувствуешь мелкодисперсную пыль. Тут же живут люди — защитной зоны нет. Но они говорят, что завод палочек их совершенно не беспокоит. Как и серо-перламутровый дым из трубы ТЭЦ. А вот «Кроностар» беспокоит.
Производство открыли с помпой в 2002 году немецко-швейцарская группа компаний Swiss Krono, сейчас на нем в Шарье работает больше 200 человек. Делают ламинат, ЛДСП, стеновые панели, планируют открыть цех OSB. Продают по всей России и на экспорт. Завод поставлял напольное покрытие для олимпийских объектов в Сочи. Его глава, немец Лутц Папе летом получил из рук Владимира Путина Орден Дружбы. Предприятие выбрасывает 29 загрязняющих веществ, включая ксилол, толуол, фенол, формальдегид, амилены.
Кого ни спросишь в Шарье, от дворника до самих сотрудников «Кроностар», все говорят, что выбросы есть, но никак не задокументированы. Да, запах стоит, сугробы оранжевые бывают, а вот попробуй скажи открыто — замучают. В городе ведется мониторинг, все официально в порядке, завод отчитывается о понижении объемов выбросов и новых фильтрах. Сам Лутц Папе живет на территории завода с отлучками только в Кострому. Недавно болел и уезжал в Германию, но в целом — честно дышит с шарьинцами одним воздухом. Как и еще несколько десятков иностранцев. Правда, живут они прямо под трубами, с территории не отлучаются, им туда привозят продукты.
Молодой охранник на заводе ламината
Охранник у проходной в нескольких сотнях метров от производства стоит на улице днями без всякой защиты, на него дымят трубы обоих заводов и ТЭЦ. К “Кроностар” в Шарье отношение, как к кафкианскому Замку: перед ним все чувствуют себя бесправными и все хотят снискать его благорасположение, потому что Лутц Папе в Шарье влиятельней любой власти.
В надежде получить хоть какую-то информацию я обратилась к местному предпринимателю Сергею Захарову. Он уже становился героем «Новой», когда собрал команду единомышленников и они вместе, на свои средства, сделали в Шарье мост. Администрация только ленточку перерезала. У Захарова в городе репутация деятельного правдоруба — он может знать о настоящей экологической обстановке.
— Вы понимаете, — начинает Сергей и рисует мне на бумажке вид завода сверху. — Чтобы выяснить, что там реально происходит, нужна тайная и независимая экспертиза с участием множества специалистов. Нужно приезжать с теми, кто знает, на что брать пробы. С метеорологами. Чтобы точно рассчитать, в каком месте делать замеры. Вот труба, вот валит дым. Вот так он по ветру уносится. Все еще зависит от массы частиц, от того, что выбросили. Прямо у завода воздух может быть чистейшим, а выбросы осядут дальше.
Ключевое слово — «тайная». Все шарьинцы, с кем я говорила о «Кроностар», и Сергей в том числе, уверены, что о любых грядущих проверках завод предупреждают и тогда они регулируют выбросы: либо отключают вредную линию, либо пускают через фильтры, а сбрасывают после забора проб и ночью. Я смотрю на фотографию Владимира Путина с директором завода и охотно верю. Хотя номинально придраться не к чему.
Ламинат шарьинский, кстати, как и их ДСП, найти в Шарье тяжело, в основном, продают продукцию подмосковного Егорьевска, Перми. А шарьинский идет в Москву, крупные строительные гипермаркеты, на экспорт. Названия марок красивые: Saltzburg, Iventum, Imperial…
Экология ухудшается еще и жителями. В городе нет газа, не подведен, во всех почти частных домах печные трубы. Причем добротные, обложенные кирпичом, есть только в старых и их мало, в основном трубы от буржуек, редко даже встретишь сэндвич-трубу. Почему не горят, загадка. Раньше топили дровами, но с такой ценой стало невыгодно. Берут топливные брикеты или уголь — цена та же, а возни с распилом нет. За отопление платят огромные деньги. У Татьяны Мещеровой за зиму на двухэтажный блочный дом уходит около 60 000 рублей на брикеты. Из-за отопления дорогая коммуналка. 4000 рублей — однокомнатная квартира, где никто не прописан и не живет, вода и электричество по счетчикам. В среднем “двушка” обходится дороже 6000 рублей.
Коммерсы и батюшки
Сергей Захаров, кстати, тоже был на концерте “Голубых беретов”. Рассказывает, что из них, четверых друзей-шарьинцев, только он в Афган не попал. Бизнесмен, решивший за свой счет построить мост, он уже давно стал в городе иллюстрацией печального правила: в Шарье нет государства — есть инициатива бизнеса. Государство только забирает: налоги, лес, солдат…
Все, что я увидела в Шарье хорошего, было сделано по инициативе и на деньги предпринимателей. Прекрасный парк в центре города восстановили бизнесмены во главе с Олегом Лукачевым, потом они открыли АНО “Мое Поветлужье” и только от фонда Натальи Водяновой получили 9 млн рублей. Нижегородка Евгения Бачерикова совместно с церковью выиграла грант на создание центра работы с отстающими детьми. Многие дети-инвалиды только с появлением Бачериковой начали говорить, обслуживать себя. В городе есть специалисты, есть интернат для детей-инвалидов, но пока они принимали в учреждениях, большого прогресса у детей не было. Стали подрабатывать в свободное время в центре Бачериковой — совсем другие результаты. Бизнес помогают деньгами в трудной ситуации, например, для поездки на лечение. Но шарьинцы бизнесменоввсе равно называют пренебрежительно “коммерсами”. Хотя без этих коммерсов в городе бы уже ничего не было.
Катафалк, чью-то бабушку привезли на отпевание
Другая опора — церковь. Когда мы удивляемся высокой религиозности в России, просто не знаем про маленькие городки и села, где нет ничего, кроме церкви. В Шарье чисто и опрятно только возле храмов. На территории Храма Святителя Николая парк, хорошие строения. Там красиво и тебя выслушают. При церквях работают воскресные школы, идут курсы богословия, занятия с детьми. Спрос на священников бешенный, они уже принимают в библиотеке. Заменяют собой рухнувшие институции:
они и соцработники, и учителя, и психологи, и отцы безотцовщинам. В Церкви Цесаревича Алексея вообще занимается логопед
Была еще в городе третья опора — журналисты. Но больше нет. В Шарье четыре газеты, до недавнего времени работали радиостанция и телеканал. Сейчас осталась только одна информативная газета — “Ветлужский край”, раньше он был силой. Татьяна Мещерова пришла работать туда при губернаторе Игоре Слюняеве. Говорит, писать можно было все. Однако потом сменили опального главного редактора — вместо него пришла из администрации Зинаида Чубурова. Потихоньку уволили всех неудобных журналистов. Игорь Слюняев сменил фамилию на Албин и уехал в Петербург, газета превратилась в информационный листок администрации с бюллетенем объявлений и тиражом 5000 экземпляров. На последней странице поздравления бабушек, некрологи и раздел «Память»:
«Администрация ОГБУЗ «Шарьинская окружная больница имени Каверина В.Ф.» выражает глубокое соболезнование старшей медицинской сестре <…> по поводу преждевременной смерти брата».
«Выражаем глубокие соболезнования <…> в связи с преждевременной смертью сына. Райком профсоюза и коллектива детсада №17 «Сказка».
«Выражаю сердечную благодарность коллективу «Шарьялестеплосервис», врачу-неврологу <…>, друзьям, соседям и всем, кто оказал моральную и материальную поддержку в организации похорон дорогой и любимой мамы. Дети».
Здесь же сообщение о продаже козы.
Афиша у ДК. Через час гитаристов ждал аншлаг — пришел полный зал
Но даже и в таком виде газета представляет страшную силу. Татьяна рассказывает, как ее приходили вербовать спецслужбы, благо, отдел разместился прямо напротив издательского дома «Ветлужский край», который помимо своей газеты печатает множество полиграфии, рекламы и до недавнего времени отпечатывал все газеты северо-востока Костромской области.
— Позвонили, предложили встретиться. Я им говорю: а что со мной встречаться, я больше, чем в материалах пишу, ничего не знаю. У меня много детей, можно я с ними приду? Посмотрели, что от меня толку нет, и отстали.
В общем, журналисты в Шарье есть, а журналистики нет. Теперь один некогда ведущий корреспондент газеты работает в магазине, другой — в библиотеке, Татьяна — в школе.
————
А что шарьинцы? Думаете, они сидят и спокойно на это смотрят? Еще в первый день, на концерте десантников, я заметила, что в убогой, разрушенной, занесенной по дымовые трубы снегом Шарье мало пьяных и нет очевидных следов пьянства. Здесь на редкость трезвый народ. Высокая ясность ума, развитое гражданское сознание, должный уровень критики. В Москве принято думать, будто где-то в провинции есть некое хтоническое зло, которое при зарплате в восемь тысяч и коммуналке шесть послушно выбирает «дядю Вову». Штука в том, что нет этого хтоноса. Миф. Шарья, например, последние два электоральных цикла дает стабильно низкие результаты поддержки власти.
Местных жителей отличает высокая степень самосознания. Они видят и знают, что их довели до нищеты, что молодежь разбегается, что город захлестнула онкология, что вокруг грязь, разруха и государство почти ничего не дает. Знают и даже готовы открыто говорить об этом. Не в каждом маленьком городке найдешь и трех человек, не испугавшихся рассказать о местных проблемах. Шарьинцы даже устраивали когда-то митинг против штрафов и переработок на «Кроностар». Они не молчат, не склоняют послушно голову.
Просто, им не на что надеяться. Их никто не услышит, до ближайшего крупного города 300 км. Их перебьют здесь всех — Нижний с Ярославлем не успеют доехать, а Москва даже в новости не заглянет
Вот и сидят. Сплевывают пыль и копоть, счищают выпавший за ночь зеленый снег и кроят свои 2-3 тысячи, оставшиеся на жизнь после оплаты коммуналки. Их жилье никому не нужно, ехать им некуда. За исключением нескольких энтузиастов, которые верят в возрождение города, и околовластных бизнесменов, живущих на госзакупках, все остальные обреченно ждут здесь конца. Трезвые. И от этого совсем горько. У меня лично в Шарье было лишь одно стойкое желание — или выпить, или удариться с размаху головой о стену и очнуться уже на Ладожском вокзале. Как они в этом ужасе трезвыми живут, я за неделю так и не поняла.