Прошлые посты 1, 2
Одним из наинтереснейших примеров «неиерархической» организации людской жизни следует признать именитые коммуны Макаренко. Напомню, что эти коммуны представляли собой организации, в каких трудные дети – а поточнее, не попросту трудные, а нередко имевшие преступное прошедшее (прямо до бандитизма) – удачно «перековывались» в передовых русских людей. При этом, происходило это с минимальными затратами со стороны страны: до самого конца собственного существования макаренковские коммуны находились на самообеспечении.
О данной системе я писал уже не однократно – потому тщательно расписывать ее не буду. Отмечу лишь то, что базисом «макаренковской педагогики» с самого начала ее существования был труд. Поточнее сказать, труд неотчужденный и продуктивный – так как конкретно схожий вид труда – в каком воспитанники коммун не только лишь обеспечивали функционирование производственного процесса «от и до», да и вполне получали все его результаты (в натуральной либо денежной форме) – мог обеспечить проявление неповторимого педагогического эффекта. А конкретно: добровольческого перехода воспитанников от деструктивных уголовных моделей поведения к конструктивным. При этом, не только лишь в отношении к трудовой деятельности, да и совершенно, всюду. (От отношения с соседями до учебы.)
* * *
Про этот эффект, вообщем, я также уже писал. Потому в этом случае желаю направить внимание лишь на один нюанс данного «перехода». Состоящий в том, что макаренковская организация коммун имела явную антииерархическую форму. Это проявлялось и в том, что «малой организационной единицей» там выступал т.н. «отряд». Который не только лишь полностью и вполне состоял из коммунаров – «воспитателей», как таких, у Макаренко не было, были преподаватели, которые учили в школе, и мастера, которые организовывали создание, но не наиболее того – да и не имел «неизменного начальства». В том смысле, что командира отряда избирали сами же коммунары, при этом, делали это любой месяц.
Если прибавить сюда тот факт, что – кроме неизменных отрядов – в коммуне повсевременно формировались и т.н. «сводные отряды» для решения текущих задач, командиры коих так же выбирались коммунарами, то можно сказать, что фактически любой желающий имел возможность оказаться в роли управляющего.Эта изюминка, к слову, стала одной из обстоятельств того, что возродить макаренковскую педагогику потом так и не удалось. Так как для русской школы 1960 годов и позднее – когда начались подобные пробы – сама возможность «динамически формирующихся структур» оказалась неосуществимой. (Это соединено было с необходимостью отчетности в педагогической системе, также – несчастной «ответственностью преподавателей» за собственных «подопечных».) Но для самого Антона Семеновича обозначенный момент был непринципиальным: В связи с принадлежностью их не к Наркомпросу, а к ЧК-ОГПУ-НКВД, он от большей части «педагогических ограничений» был освобожден.
Потому обозначенная выше «руководительская динамика» стала одним из краеугольных камешков той системы, которая дозволила сделать и колонию им. Горьковатого, и коммуну им. Дзержинского. Так как она предотвращала неминуемое – в критериях сложного производства – образование какого-то подобия «начальства». Т.е., особенной группы людей, не попросту руководящих действием, координирующих деяния других – как раз командиры правили – а воспринимающих свои деяния, как некоторую верхнюю часть хоть какой работы. Тогда как в реальности управление есть не наиболее, и не наименее принципиальная ее часть, как и все другое. И – при определенном уровне обучаемости – ей может завладеть, в принципе, хоть какой.
* * *
Что и показывали «макаренковцы». Здесь, к слову, сходу же необходимо отметить, что современный человек может сказать: ну, работа макаренковцев была не очень сложна. Что они там делали – свиней выращивали, землю пахали? Но в ответ на это следует указать, что на тот момент числилось, что даже такие обыкновенные деяния требуют «проф управляющего». (В других схожих учреждениях во главе всех работ непременно стоял «воспитатель».) И это даже без учета того, что огромное количество современных производственных задач по трудности собственной сравнима с выращиванием свиней, а коммунары делали и наиболее суровые вещи. (Скажем, выпускали фотоаппараты.) Потому можно сказать, что Антон Семенович вправду отыскал один из действенных методов «обходиться без начальства». Притом, что настоящая регулирование работ отлично осуществлялась.
Но эти «координаторы», во-1-х, не воспринимались остальными, как некоторая «высшая каста» — как заурядно воспринимается начальство. А, во-2-х, они «не отрывались» от выполняемых работ, не преобразовывались в «освобожденных менеджеров», не соображающих чего-то, за пределами формальных характеристик. (Если кому кажется, что по отношению к коммуне это забавно, то можно напомнить, что в том же комсомоле, ну и в пионерской организации обозначенное явление было нередким.) Ну, и очевидно, исчезало деление коммунаров на «наилучших» и «других» — в том смысле, что любой при желании мог показать, на что способен. Потому можно сказать, что – как это не умопомрачительно – но русский преподаватель смог разрешить огромную часть заморочек, связанных с «деиерархизацией».
При этом, сделал это – снова отмечу – на уровне, на котором находилось население земли в 1920 годах. Когда большая часть технологий, нужных для «деиерархизации», находилась еще в зачаточном состоянии. Вообщем, честно говоря, тогда обозначенное явление проявлялось не только лишь на примере «макаренковской педагогики»: 1920 годы стали периодом зарождения целого ряда увлекательных «деиерархических практик». Но о этом, а так же о том, почему эти практики тогда «не пошли», понятное дело, нужно будет гласить уже раздельно…