Меж Западом и Востоком: от кого защищал Русь Александр Невский — bumgames

©Afanasi Kulikov/AKG-Images/Vostock Photo

В год поражения Киева (1240), древнерусской столицы и 1-го из больших городов Европы, в устьях Невы посадились шведы. Сразу под ударом крестоносцев оказался весь Северо-Запад Руси – Псков, Изборск, Новгород. С начала 50-х годов XIII века принявший католичество литовский князь Миндовг, пользуясь покровительством римского папы, начнет пришествие на юго-западные российские земли.

Решительный отпор, данный Александром Невским всем попыткам католического Запада утвердиться в землях восточных славян, смотрится чуть ли не единственно правильным решением. И остается лишь удивляться его превосходной прозорливости, мужеству и последовательности. Князь, родившийся 800 годов назад, в отличие от почти всех политических деятелей Рф 90-х годов ХХ столетия, не колебался в том, что политика разоружения и роспуска военных блоков лишь распаляет агрессивный аппетит Запада.

Кровавые «европейские ценности»

Продолжающийся дележ принадлежности меж светскими и духовными феодалами, престолом св. Петра и христианскими королями превращал государ­ства Западной Европы в далековато не дружелюбных соседей. Церковная мораль изобрела и весьма комфортное прикрытие для откровенного грабежа и захвата чужих территорий: «возвращение блудных малышей в лоно настоящей веры, под покровительство мамы римской церкви». «Материнский» прием для почти всех народов окончился плачевно. Они были на физическом уровне истреблены. Так, напри­мер, в процессе таковой благотворительной акции «давнешнего друга» балтов и славян в лице тевтонского ордена, как христианизация язычников, осуществленной по благословению духовного наставника всех католиков римского папы Гонория III, с этнографической карты Европы пропало племя пруссов. Миссионерство в При­балтике в целом привело к установлению многолетнего крепостного права церковной церкви и германских баронов в землях ливов, леттов, эстов, земгалов и др.

Непосредст­венный участник церковной экспансии в Прибалтике священник Генрих обрисовал и способы христианизации язычников, видимо, не находя в их ничего предосудительного: «Мы разделили свое войско по всем дорогам, деревням и областям… и стали все спаливать и опустошать. Мужского пола всех уничтожили, жен­щин и малышей брали в плен… И возвратилось войско с большенный добычей, ведя с собой бессчетное огромное количество быков и овец».

Направьте внимание, чем в цитируемом отрывке хвалится католический священник: убийства, пленение дам и малышей. Можно ли представить для себя схожий пассаж в устах служителя Российской православной церкви, в какую бы эру он ни жил?  Даже во времена «Раскола» с его жестокой борьбой, обоюдными проклятьями и призывами к казням ни один священник не написал про удовлетворенность и духовный подъем, испытываемые от пролитой крови оппонентов.

Поражает и историческая устойчивость данной нам животной психологии, уже наиболее полутора тыщ лет удерживающейся на территориях распространения западных веток христианства. Это ее проявления, дожившие до ХХ столетия, сделали вероятным совершение 1-го из самых беспощадных и масштабных злодеяний в мировой истории, когда на ликвидирование и мучительную погибель от удушья в газовых камерах был приговорен целый люд.

Давнешний энтузиазм вызывала у папской курии и правоверная Русь. Преследуя главную цель – навязывание унии, римский понтифик испробовал весь арсе­нал «богоугодных» мероприятий: потаенная дипломатия через посылаемых никак не для «богословской беседы» миссионеров, открытие в качестве форпостов для предстоящей экспансии бенедиктинских, цистерцианских, доминиканских и францисканских монастырей, военное давление при помощи церковных стран (Венгрия, Польша, Швеция) и, в конце концов, открытая злость во­инствующих рыцарских орденов.

Несмываемым пятном на совести католиче­ского Запада остается нападение крестоносцев в 1240–1242 годах, т. е. в момент татарского погрома Руси, на страну, заслонившую собой Европу от полного разорения. И это невзирая на то, что вторжение Батыя в Юго-Западную и Центральную Европу как бы созда­вало подходящие условия для сближения церквей, а может быть, и германского, и славянского мира в целом хотя бы в интересах совместной обороны. Во всяком случае, на Лионском соборе 1245 года папа Иннокентий IV гласил о татарской угрозы и необходимости всехристианского объединения для организации мероприятий по совместной защите и обороне.

Но психология агрес­сора быстрее толкает его на сговор с иным завоевателем, чем на сотрудничест­во с возможной жертвой. Возникновение татарских полчищ в Европе могло нести и определенные выгоды для Римской церкви. Установление ига в восточнославянских землях создавало возможность для перекрещивания Руси при помощи хана, а при случае и для воззвания в католичество самих монголов. Схожий «фуррор» мог привести к конечной победе и над основным вра­гом «вселенских планов» «вселенской церкви» – германским царем Священной Римской империи германской цивилизации.

Цивилизационный выбор

Альянс с монголами облегчал и решение ближневосточных заморочек. Рим про­должала беспокоить Никейская империя, посреди 40-х годов чуть не отвоевавшая Константинополь. Латинская империя нуждалась в защите от турок-сельджуков. Для организации переговоров несложно было отыскать и пред­мет заинтригованности ордынских дипломатов. В конце концов альянс католического Запада и православного Востока мог обернуться аварией для татарского владычества, и в Орде это соображали не ужаснее, чем в Риме.

В борьбе с Россией католический Запад пробовал условиться даже с Ордой, куда ездила на переговоры миссия францисканца Плано Карпини

Lebrecht Music & Arts/Vostock Photo

Выслан­ная в Каракорум за три месяца до Лионского собора миссия францисканца Плано Карпини, непременно, обязана была прощупать почву для «обоюдовы­пригодной сделки». Сразу папа издает две буллы, где всем обещается по­мощь в обмен на признание власти понтифика.

В свою очередь, Орда зорко следила за развитием событий в Европе. Нашествие монголов не привело к их оседанию на землю. Иссеченная обилием рек и непролазными лесами Русь не годилась для расселения номадов. Но желание сохранить на долгий срок свое господство добивалось узкой дипломатичной игры, сводившей на нет всякую попытку сотворения антиордынского союза в Европе. Потому предложения Запада в Ор­де повстречали сдержанно, но с нескрываемым энтузиазмом. В итоге два завоевателя не без борьбы условились. Юго-Западная Русь вошла в орбиту воздействия церковных стран, а Северо-Восточная – Золотой орды.

Осмысливая вероятные пути, по которым страна могла бы пойти в этих критериях, историки продолжают спорить о вероятных вариантах и маршрутах развития. Обычно историческая развилка рисуется исходя из убеждений кандидатуры: Запад либо Восток. Соответствующым образом сталкиваются два более видных политических деятеля эры – князья Даниил Галицкий и Александр Невский. При всем этом делаются выводы о несовместимости, диаметральной противоположности их программ возрождения Отечества: если Дани­ил делал ставку на альянс с католическими государствами, то Александр – на альянс с Ордой. Таковым образом, Даниил в научной литературе стает некоторым «западником», а Александр – ну практически что славянофил, правда, с очевидным азиатским цветом. Положительные либо отрицательные оценки их деятельности в трудах профессионалов, обычно, зависят от политических симпатий и предпочтений крайних. Либералам, естественно, импонирует князь Галицкий, а патриотам-консерваторам обычно поближе князь Владимирский. Разобраться в данной нам запутанной историографической ситуации без кропотливого анализа всего клубка геополитических противоречий нереально.

Князь Даниил Галицкий

The Picture Art Collection/Vostock Photo

Итак, программки возрождения отечества Даниила Галицкого и Александра Невского: вправду ли они так несовместимы и цивилизационно противопоставлены друг дружке? Была ли у их реально возможность выбора?

Для Даниила действительность была несколько другой, чем в землях Руси Владимиро-Суздальской.  Галичина и Волынь на всем протяжении юго-западной, западной и северо-западной границы находились в окружении агрессивных церковных стран. Потому и отношение к Западу тут беспристрастно было другим, чем на северо-востоке. С иными внешнеполитически­ми реальностями приходилось считаться князьям юго-западных территорий. Определенные переговоры с папской курией о способности организации со­вместного похода против номадов начались еще в 1245 году.

Как и до этого, наместник престола св. Петра обещал помощь небезвозмездно. Плата всюду одна и та же: переход в католическую веру, прием папских легатов и миссионе­ров и, естественно, земли, крепостные фермеры, средства. Даниил как бы склонялся к способности унии (оговаривая, правда, ряд принципных льгот, в том числе и запрет на приобретение земляной принадлежности на Руси кре­стоносцами), но только при условии настоящей помощи. Естественно, что в силу очень уж различных интересов условиться не удалось.

Тем не наименее с начала 50-х годов Даниил предпримет еще одну попытку воспрепятствовать наметившемуся сближению Рима и Каракорума, развернув новейший виток переговоров с курией. И осознать галицкого князя можно. К проб­леме урегулирования отношений с Ордой, римским престолом, Венгрией, Че­хией, Польшей добавляется еще одна – злость Литовского княжества. Сходу опосля нашествия Литва начинает организовывать агрессивные походы в за­падные и юго-западные российские земли.

Литов­ский князь Миндовг

Heritage Image Partnership Ltd/Vostock Photo

Стремясь обезопасить себя от Тевтон­ского ордена на Западе и развязать руки для завоеваний на юго-востоке, литов­ский князь Миндовг принял в 1251 г. католичество. В Риме ликовали. Папа Иннокентий IV немедленно венчал князя царским венцом и прика­зал магистру Ордена оказывать свежеиспеченному христианскому королю вся­ческое содействие. Взяла на себя римская курия и покровительство над по­литическими планами Литвы относительно спорных земель вдоль северной границы Галицко-Волынского княжества. Замыкая агрессивное кольцо, папа достигнул ослабления воздействия Даниила и в Центральной Европе, а именно в Австрии.

Не отдал плодов и наметившийся альянс 2-ух российских величавых княжений. Ужасная Неврюева рать, обрушившаяся скоро на Владимиро-Суздальскую Русь, и на­шествие орды Куремсы на Русь Юго-Западную проявили преждевременность открытой вооруженной борьбы против ига. Лишь орудие дипломатии могло отдать сколько-либо важные результаты. В таковых критериях Даниил испробо­вал крайнее средство – принял царскую корону. Но это не привело ни к унии, ни к совместному крестовому походу. Планы союза с католическим За­падом упали совсем.

Битва за митрополита

В заслугу Даниилу Романовичу можно поставить тот факт, что, правиль­но осознавая невозможность выступления против монголов в одиночку, он сделал все вероятное для поиска надежного союзника. И не его вина, что во всей христианской Европе, сохранившей свою экономическую и военную мощь, не нашлось ни 1-го бескорыстного ассистента. Адекватная оценка поступав­ших с Запада предложений дозволила Даниилу Галицкому не принимать по­спешных решений. И хотя десятилетние переговоры с Римом не дали плодов в борьбе с ордынским владычеством, границу на пути католического ига Даниил Романович держал неприступной до собственной погибели. Потому и считать его «западником» в классическом осознании было бы некорректно.

Что касается политики Александра Невского, то нужно держать в голове, что не о союзе с Ордой помышлял он – о мире, мире даже таковой тяжеленной ценой, как иго, но во имя будущих генеральных схваток с поработителями. Конкретно в этом направлении вместе действовали владимирский князь Александр и киевский митрополит Кирилл.

Митрополит Кирилл – приметная фигура не только лишь в истории Российской православной церкви, да и всей русской государственности. Потому о нем самом и той только принципиальной политической роли, которую ему довелось сыграть, следует сказать особо.

Опосля разорения Киева в 1240 году митрополичий стол оказался незанятым. Нам ничего не понятно о судьбе присланного из Византии митрополита Иоасафа. Упомянув о его прибытии в 1237 году, российские летописи больше ничего о нем не докладывают. Существует предположение, что он не стал дожидаться прихода «незваных гостей» и бежал в свое отечество. Вправду, если б он находился в Киеве в момент его штурма монголами, то летописцы непременно упомянули бы о великомученической погибели главы Российской церкви. Испуганные же известиями о страхах нашествия греки предусмот­рительно отказались, во всяком случае на «неопределенное время», присылать новейших иерархов. Тем создался прецедент, когда в 3-ий раз опосля мит­рополитов Илариона и Климента Смолятича, возглавлявших Русскую церковь соответственно посреди XI и XII веков, вопросец о избрании первосвящен­ника мог решаться государственными силами.

Изюминка сознания феодальной эры определяется религиозностью склада ума человека. Конкретно потому, невзирая ни на какие трудности, связанные с приспособлением к новеньким политическим реалиям, княжеская власть не могла бросить без внимания вопросец о замещении митрополичьей кафедры. Настоящей возможностью выдвинуть собственного кандидата располагали лишь два величавых княжения: Галицко-Волынское и Владимиро-Суздальское. Северо-Восточная Русь приняла на себя 1-ый и самый разрушительный удар войск Батыя. Князья данной нам земли были обязаны сходу же отправиться к нему на поклон, как хан организовал свою Сарайскую ставку, что означало установление практически вассальной зависимости.

Поход татарской рати против Юго-Западной Руси оказался наименее разорительным. А искавший помощи в Польше и Венгрии князь Даниил Романович совсем избежал столкновения с Батыем. В 1238 году он обладал и столицей митрополии – Киевом. Потому полностью разумно, что инициативу избрания митрополита брал на себя князь Галицко-Волынской земли. Но утвердить собственного кандидата в митрополиты Даниилу удалось не сходу.

Процесс усиления княжеской власти еще встречал на собственном пути как внутренних, так и наружных врагов. В течение 1241–1245 годов Даниилу пришлось устранять 2-ух свежеиспеченных митрополитов. Первым оказался епископ Угровска (резиденция Даниила, им построенная, где он сам открыл епархию), самовольно присвоивший для себя сан митрополита, вторым – игумен Петр, ставленник Миши Черниговского. Ситуация с «доморощенным» митрополитом решалась сравнимо просто. Сепаратистски настроенная боярская оппозиция в силу татарской опасности не рискнула открыто вступиться за собственного кандидата. Лишив без особенных затруднений угровского самозванца не только лишь митрополичьего, да и епископского сана, Даниил Романович перенес саму резиденцию и епархию в новейшую столицу – Бугор.

Отстранение второго претендента происходило существенно труднее. Для того чтоб положить конец его духовной карьере, Даниилу пришлось пройти через битву против Миши и Ростислава Черниговских, победа над коалицией которых, поддержанной польскими и венгерскими отрядами, свершилась в 1245 году.

По сообщению Ипатьевской летописи, избрание Даниилом в митрополиты некоего Кирилла вышло не позже 2-ой половины 1243 года, но для официального поставления главу Российской церкви был должен утвердить греческий патриарх.

В 1204 году в итоге IV крестового похода пал Константинополь. Большая часть византийских владений перебежала в руки западных рыцарей и церковной церкви. Большая империя, столетиями игравшая роль «первой скрипки» в мировой политике, распалась на огромное количество враждующих меж собой стран. Очагом греческого сопротивления стала отделенная от их бывшей столицы Босфором и горными перевалами так именуемая Никейская империя, где до захвата Константинополя Мишей VII Палеологом в 1261 году находилась резиденция патриарха. Конкретно сюда, в Никею, для поставления в сан митрополита Даниил Рома­нович был должен навести собственного кандидата. Вышло это не позже озари 1246 года, когда галицкому князю удалось отстоять свое право на вели­кое княжение в борьбе с Мишей Черниговским.

О жизни и деятельности Кирилла до его поставления в митрополиты нам достоверно ничего не понятно. Ипатьевская летопись, рассказывая о событиях в Юго-Западной Руси, именует некоего Кирилла, печатника князя Даниила Галицкого, не раз выполнявшего его военные и дипломатичные поручения. В специальной литературе вопросец о том, являются ли печатник и митрополит одним и этим же лицом, не решен совсем.

В последующем, 1250 году митрополит венчал отпрыска Даниила Льва с дочерью его недавнешнего противника – венгерского короля Бэлы IV. Ранее пробы устройства этого брака в Венгрии отторгали. Изменение настроений соединено с поездкой Даниила в Орду. Батый оставил за ним все его земли. Хан сознатель­но оттягивал окончательное покорение Галицко-Волынского княжества, мно­гие городка которого оставались неприступными, а «замятия» в Каракоруме заставляла значительную часть сил держать на Востоке. К тому же в Сарае еще не оценили действительность объединенного антиордынского выступления христианских стран Европы. Заключение династического союза с Венгрией, безусловн, являлось шагом в этом направлении.

Неотложных дел добивались и трудности восстановления церковной жизни. Свое пастырское служение Кирилл начал с самостоятельного объезда всех епархий. Не­обходимо оценить урон от нашествия на местах и испытать вернуть уцелевшее. Совершенно, Кирилл стал первым и чуток ли не единственным митропо­литом, несшим службу не на собственной кафедре, а в неизменных разъездах по мит­рополии.

Конкретно тогда, во время первой поездки по митрополии, Кирилл в первый раз повстречался с княжившим в Новгороде Александром Невским. И с этого момента все большие политические мероприятия князя отыщут поддержку у духовного фаворита церкви, сконцентрировавшего свою муниципальную и церковную дея­тельность в северо-восточных землях. В источниках отсутствуют всякие сведения о пребывании его при дворе Даниила Галицкого начиная с 1250 года. Но, согласно летописным сообщениям, митрополит Кирилл посещал Владимиро-Суздальское княжество в 1251, 1252, 1255, 1256, 1262, 1263, 1271, 1274 годах. Разумеется, что в лице митрополита Александр Ярославич отыскал единомыш­ленника и мудрейшего советника.

Создатель – кандидат исторических наук, доктор МПГУ