Трудовой коллектив: прошедшее и истинное — bumgames

Обычно считают, что русская цивилизация окончила свое существование 25 декабря 1991 года. Конкретно тогда крайний управляющий СССР М. С. Горбачев обратился к народу с речью, где заявил, что «в связи с образованием Содружества независящих стран» он уходит в отставку. Сходу опосля этого в эфире в крайний раз прозвучал гимн СССР и в 19.38 мск флаг СССР — красноватое полотнище с серпом и молотом — был спущен с флагштока над Кремлем и заместо него поднят русский триколор. Но цивилизация — понятие наиболее обширное, чем правительство.

Оно включает в себя и общество, и модель отношений меж людьми — все то, что С. Г. Расправа-Мурза именовал жизнеустройством. 25 декабря 1991 года закончило существование русское правительство, хотя Советы как органы управления еще наличествовали в РФ до 1993 года. Продолжая существовать, элементы русского жизнеустройства трансформировались до неузнаваемости еще долгие годы опосля СССР.

1.

По моим внутренним ощущениям русское общество и его отношения стали исчезать уже в правление президента Путина, через много лет опосля того, как в экономике воцарился капитализм. Для меня лично русское жизнеустройство завершилось, когда кафедра, где я трудился наиболее 20 лет, была расформирована и слита с иной кафедрой, а ее коллектив практически перевоплотился в собрание индивидуалистов, удерживаемых только административными узами. При этом по моим наблюдениям нечто схожее несколько годов назад сделалось происходить во всех областях жизни постсоветских бюджетников, а не лишь в сфере образования, где я тружусь всю свою сознательную жизнь.

Русская трудовая община (либо как ее окрестили «русские трудовые коллективы») — эта простая ячейка настоящего русского социализма — пережила смерть русского страны и выжила в ужасную годину либеральных реформ 90-х. В 2000-е она вольно либо невольно «подставляла плечо» сегодняшнему псевдопатриотическому режиму, обеспечивала «электоральное господство» работающего президента. Но сейчас стараниями того же президента и его соратников она совсем зареформирована и стала дохнуть (хотя не факт, что она сдастся без сопротивления — оно уже началось). Сделали это наши власть имущие в силу собственной идейной упертости, животного антисоветизма и убежденности, что ресурсной стране таковой широкий экономный сектор не нужен. Попытка ликвидирования трудовой общины еще сыграет свою решающую роль в наиблежайшей политической истории Рф. Для режима это куда страшнее, чем крах цен на нефть. Жалко лишь провластные политологи, выученные по южноамериканским учебникам, этого не соображают.

О данной для нас общине, трудовом коллективе, ячейке общества — моя ­статья.

2.

Фактически, русское общество и представляло собой сеть таковых трудовых коллективов-общин — институтских кафедр, промышленных цехов, отделов учреждений, армейских и милицейских подразделений, совхозов, колхозов (как и писал о этом социолог А.Зиновьев в собственном исследовании «Коммунизм как действительность»). К концу русского периода, в 1983 году трудовые коллективы и их роль в жизни русского общества были признаны и оформлены юридически — в Законе СССР о трудовых коллективах. В его преамбуле давалось их определение: «Трудовой коллектив компании, учреждения, организации является главный ячейкой социалистического общества и…производит широкие возможности в политической, экономической и социальной жизни страны. Деятельность трудовых обществ в СССР базируется на социалистической принадлежности на средства производства и плановом развитии экономики. В трудовых коллективах кооперативный труд осуществляется на началах товарищеского сотрудничества и взаимопомощи, обеспечивается единство муниципальных, публичных и личных интересов, утверждается принцип ответственности всякого перед коллективом и коллектива за всякого работника».

Трудовые коллективы русского общества — эти наследники обычных для Рф коллективистских институтов, таковых как фермерская община и работная артель. Они в СССР делали сходу несколько соц функций.

1-ая, естественно, финансовая. Трудовые коллективы получали от страны задания в согласовании с пятилетним планом, разработанным Госпланом СССР и под управлением администрации компании и учреждения, а также партийных комитетов делали их. Взамен они получали от страны обеспечение — валютное (заработной платы, премии), а также натуральное (бесплатные мед услуги, служебное жилище, места в детсадах и пионерлагерях для малышей, путевки в санатории и дома отдыха и т. д.). Трудовые коллективы могли влиять на распределение вещественных благ администрацией: на собраниях трудовых обществ оценивался трудовой вклад всякого, выдвигались предложения о премировании наилучших работников, о помощи в плане получения жилища, путевок, и напротив — о наказаниях для нехороших работников, нарушителей трудовой дисциплины, запивох и лентяев. Распределением благ посреди работников занималась также профсоюзная организация.

2-ая функция — нравственно-духовная. Идеология русского страны провозглашала, что целью русских людей является построение коммунизма — общества, где будет уничтожена эксплуатация человека человеком, будут вполне обеспечены вещественные и духовные потребности людей, достигнута полная солидарность и соц гармония. Числилось, что институциональные препятствия для этого уничтожены с переходом к социализму и упразднением личной принадлежности на средства производства и класса эксплуататоров. Как следует, оставалось только два препятствия для трансформации русского социализма в полный коммунизм — существование забугорных капиталистических стан, ведущих агрессивную деятельность по отношению к русскому государству и моральное несовершенство настоящих русских людей, которое разъясняли «родимыми пятнами капитализма», то есть пережитками прошедшего.

Если бросить в стороне 1-ый фактор (борьбой с западной опасностью занимались весьма специфичные русские коллективы вроде подразделений КГБ, да и к 1970-м годам была объявлена политика «разрядки», мирного сосуществования с капитализмом), то остается моральное улучшение. Эта обязанность была возложена на партийные комитеты в трудовых коллективах. Партия в СССР была кое-чем средним меж «государством в государстве», которая управляла «наружным государством» и обществом, и «светской церковью», которая провозглашала нравственные эталоны (изложенные в «Моральном кодексе строителя коммунизма») и контролировала соответствие им. Числилось, что в партию идут наилучшие люди, достигшие высочайшего уровня сознательности, морального развития (в действительности, естественно, все складывалось труднее). В партийные комитеты обращались обманутые супруги, родственники запивох и забияк, предки, которых обижали малыши. На партсобраниях (нередко совпадавших с собраниями трудовых обществ) дискуссировался нравственный вид товарищей, выносились порицания.

В конце концов, третьей важной функцией трудовых обществ была экзистенциальная. Вся жизнь людей проходила в рамках обществ. Тут не лишь работали, но и общались, вкупе отдыхали, отмечали празднички, деньки рождения, участвовали в самодеятельности, в работе публичных организаций, влюблялись, женились. В коллективах действовали кассы взаимопомощи, наличествовала и стихийная низовая взаимопомощь (отдать взаем до получки), стихийные «помочи» (когда коллеги помогали сотруднику на даче, с переездом и т. д.). В общем, трудовой коллектив был соц местом, где проходила жизнь русского человека. Подлинной его семьей и его «родственниками» была не семья в обыкновенном смысле слова — русская модернизация, как и всякая иная, привела к тому, что люди оторвались от собственных родовых общин — а его трудовой коллектив. В эталоне всякий русский человек на всю жизнь был приписан к какому-либо трудовому коллективу.

Жизнь, естественно, различалась от эталона: были любители бродяжничества, были и законные «вертикальные передвижения», но в основном все складывалось конкретно так, как сказано выше. В СССР не обожали тех, кто менял пространство работы в погоне за прекрасной жизнью, в ходу было прозвище «летуны». При Сталине по закону недозволено было самовольно поменять пространство работы. Любой трудился там, куда его поставило правительство, при этом пространство работы записывали даже в 1-ый русский внутренний паспорт 1932 года вместе с местом жительства и национальностью. Позже эту юридическую норму отменили, но она сохранилась как нравственное требование.

Даже выйдя на пенсию, человек оставался частью собственного коллектива. Его навещали, приглашали на былое пространство работы по праздничкам, помогали, вручали подарки и валютные выплаты. И провожали русского человека в крайний путь, обычно, за счет коллектива. В отличие от дореволюционной фермерской, русская трудовая община не была соседской (за редчайшими исключениями так именуемых ведомственных домов, где жили сотрудники 1-го компании либо учреждения). Потом массовая трудовая миграция, необмысленная строительная политика, когда людей селили в безликих бетонных коробках спальных районов, привело к тому, что по месту проживания люди были атомизированы. Пробы создавать домовые, подъездные общины в 60-70-е к 80-м годам тихо угасли. Ячейкой русского общества и жизнеустройства стал конкретно трудовой коллектив. И он и стал мишенью для удара либерал-реформаторов 1990-х.

3.

Естественно, разрушение русской общины имело и конкретные предпосылки. На всякую общину действуют разрушительно рыночные дела, которые разъединяют людей, превращают их в эгоистов-индивидуалистов. Это мы знаем по истории российской фермерской общины начала ХХ века. В СССР незаконный, «темный», рынок стал развиваться с конца 1960-х, играя все огромную и огромную роль в жизни общества. Сразу с сиим стала меркнуть идеология. В настоящей жизни людей рвение к коммунизму и к трудовым подвигам стала теснить погоня за потребительским эталоном, доставание недостатка, который часто можно было приобрести только на том же «черном рынке».

Но в 1980-х крушение русского социализма было еще не предопределено. Это вышло, когда неискусные реформы по «перестройке социализма», предпринятые демосоциалистом Горбачевым, только ухудшили ситуацию. В партноменклатуре и интеллигенции сформировалась конструктивная группировка, которая взяла курс на сознательное разрушение русского страны и экономики и «стройку капитализма» с дележом сделанного при социализме.

В перестройку были разрешены так именуемые «кооперативы», а по сущности была узаконена частнособственническая экономика, которая до этого была в тени. На вторую половину 1980-х пришлась 1-ая волна оттока людей из русских обществ. Бывшие заводские инженеры, бухгалтеры учреждений, школьные учителя становились торговцами китайского и турецкого ширпотреба (их тогда называли «челноками»), официантами в кооперативных кафе, а кому подфартило — клерками на биржах и в коммерческих банках, которыми правили бывшие комсомольские и партийные функционеры.

Процесс продолжился с еще большей интенсивностью в начале 1990-х, когда к власти в Рф пришли Ельцин и его клика, и прямо заявили о том, что с социализмом покончено и в стране строится «рыночная экономика». Естественно, дела в этих коллективах в частнособственнической сфере были уже другие. Люди сначала пробовали имитировать русские практики, но безуспешно. Создатель этих строк помнит, в начале 1990-х, будучи юным кандидатом наук, подрабатывал в личном вузе, и как там бывшие русские педагоги, как и ранее, пробовали собираться на чаепития на кафедрах, вместе отмечать деньки рождения и т. д. Совместно с тем они уже были не члены одной общины, объединенные единой целью — выполнить план и сотрудничающие для выполнения данной для нас цели, а наемные работники, которые должны были соперничать друг с другом. Прежняя плановая экономика подталкивала людей к сотрудничеству, а капитализм и рынок — к конкуренции и вражде. Потому равномерно рушились товарищеские дела, бывшие друзья становились неприятелями, на 1-ый план сделалось выходить «делание средств», а не служение просвещению… Там, естественно, отлично платили, но атмосфера скоро стала весьма тяжеленной, напряженной, настороженной…

Либерал-реформаторы из команды Гайдара желали повредить муниципальный сектор, покончить с русской трудовой общиной, все трудовые коллективы в стране перевоплотить во «враждующие террариумы» наемных работников и работодателей-буржуа. Правительство сознательно ставило цель банкротства компаний, которые оно объявляло «неперспективными», с тем, чтобы, как позже признавался Гайдар в собственных книжках, сделать «рынок труда». И тут их ожидала беда.

Люди до крайнего не хотели увольняться с родных заводов и фабрик, из учреждений и организаций, где они проработали всю сознательную жизнь. Им месяцами не платили заработной платы, администрации распродавали заводские пионерлагеря, санатории, отрешались от поликлиник и детсадов при предприятиях, но люди все равно приходили на свои рабочие места и трудились, надеясь на наилучшее. Южноамериканские консультанты, которые были приставлены к нашим реформаторам, разводили руками: такового быть не может! Если наемному рабочему не платят, он увольняется и отыскивает предприятие, где ему будут платить и платить отлично! Работник при капитализме — торговец собственной рабочей силы!

Так и было написано во всех западных учебниках по экономике. Но вот незадача — русские люди, оказавшиеся в антисоветском обществе, все равно отрешались действовать в согласовании с законами западного «гомо экономикуса»! Они мыслили и действовали в определениях российской, социалистической, моральной экономики: «родной завод либо университет поил и кормил меня много лет, я получил от него жилище, мои малыши выросли в его детском саду, так неуж-то я брошу его, когда он переживает трудные времена?!» Предприятие, родной трудовой коллектив, вправду, были для их общиной, где не действуют законы рынка, где властвует дух солидарности и взаимопомощи. И работники выкручивались как могли: сажали картошку в садах и делились ею, уговаривали администрацию «на бартер» — выдавать заработную плату продукцией и обменивали ее на пищу и вещи. Посреди директоров, ректоров, начальников также было еще много людей старенькой закалки, которые делили эти взоры. Они всячески старались посодействовать своим подчиненным, изыскивали методы их подержать — средствами, продуктами.

Строго говоря, правительство в то время просто отказалось от целых отраслей экономики, социальной, культурной сферы.

4.

Южноамериканский журналист Пол Хлебников вспоминал в собственной книжке «Крестный отец Кремля. Березовский и разграбление Рф», как он был шокирован дискуссиями с фаворитами реформаторов вроде Гайдара либо Ясина.

Янки свидетельствовал: они гласили о Рф и россиянах «с таковой ледяной отстраненностью, что можно было поразмыслить, они обрисовывают чужой люд». Так Ясин сетовал Хлебникову, что в стране осталось еще создание: «Жителям страны восходящего солнца и германцам (опосля 2-ой мировой войны — примечание Хлебникова) было проще, поэтому что их индустрия была разрушена, они жили под оккупационным режимом, и уже было изготовлено довольно, чтоб расчистить грунт и можно было строить поновой. К огорчению, Наша родина не в таком положении». Гайдар заявил ему: «Научные учреждения могут подождать! Северные районы нам не необходимы! Старенькое поколение виновато…» Колхозно-совхозная система была просто разрушена и миллионы фермеров, так и не ставшие преуспевающими фермерами, что обещали им либералы, стали вести примитивное натуральное хозяйство на собственных обрывках земли, как их праотцы лет триста вспять. Они равномерно спивались и деградировали, а все, кто поактивнее, в особенности молодежь, бросились в городка.

А в городках на произвол судьбы были брошены почти все компании военно-промышленного комплекса — Борис Ельцин был уверен, что Запад сейчас наш первейший друг и военная мощь Рф больше ни к чему. Система вузовского образования практически была поставлена на самообеспечение — Егор Гайдар убеждал, что страна, встроившаяся в мировое разделение труда как источник углеводородов, не нуждается в таком количестве вузов. Для чего строить свои самолеты, если, продав нефть, мы можем накупить на нефтедоллары боинги?

Из русских общин — кафедр вузов, цехов заводов продолжился отток тех, кто желал выискать фортуны на мутных волнах бизнеса. Оставались те, кто был предан делу, кто веровал в солидарность, кто желал спасти свои компании и учреждения. И это им удалось! Русская трудовая община пережила труднейшие 90-е — вопреки монетаристскому догматизму и беспощадному цинизму реформаторов экономики.

И она не просто выживала, пассивно сопротивляясь антисоциальной политике страны. Она нашла в для себя большенный революционный потенциал. В 3-ий раз за 100 лет (опосля столыпинской реформы и «фермерской войны» 1917—1921 гг.) правительство удостоверилось, что общинники способны самоорганизовываться не лишь для того, чтоб работать, но и чтоб защищать свои права.

О рабочих стачках и маршах 1990-х, когда шахтеры приходили в центр Москвы, к Дому правительства, и стучали касками о асфальт, пугая сиим стуком чиновников до обмороков, кое-кто еще помнит. Еще бы не держать в голове! Их массовость поражает. В стачке шахтеров 1996 года участвовало 87% работников угольной индустрии страны! Всего два денька общероссийской стачки — и правительство Черномырдина признало поражение и выполнило требования бастующих! Сердитые трудящиеся 90-х совершенно были лишены уважения к начальству. Они не упрашивали униженно президента и премьера «разобраться», «принять меры», они не мямлили «помогите, одна надежда на вас». Они приходили и говорили как «имеющие власть», вызывая ужас и ненависть, но и невольное почтение у собственных классовых противников. 26 мая тыщи ивановских ткачих пришли к Дому правительства в Москве и заявили председателю правительства (им был тогда Гайдар), что не возвратятся к станкам и «лишат штанов» не лишь всё правительство, но и всю армию и милицию, если им не повысят заработной платы! Гайдар в тот же денек распорядился перевести фабрикам Иваново 400 миллионов рублей.

Но ведь бастовали тогда не лишь рабочие! Возьмем, к примеру, учителей. Сейчас их считают самой послушливой, исполнительной, даже, простите, забитой, частью бюджетников. Их перегружают занятиями, их обирает конкретное управление, их принуждают посиживать в избирательных комиссиях, да еще подделывать результаты в угоду власть имущим — и они терпят и молчат!

Наша родина — единственная страна постсоветского места (если не считать республик Средней Азии), где за крайние 20 лет не было ни одной стачки учителей и педагогов колледжей и вузов! Но ведь в 90-е было ровно напротив! Еще в 1992 году по стране проехались стачки учителей, требующих увеличения зарплат и выплат долгов. В одном Томске бастовали 48 школ, а в Пермском крае в стачке участвовали 5 тыщ преподавателей! В 1997 году с 13 по 17 января прошла общероссийская стачка учителей. В ней участвовала 51 тыща человек! Единовременно по стране не работали 11 тыщ школ! Учителя достигнули частичного погашения долгов по зарплатам в 23 регионах.

В учительских протестах 1999 года участвовало 15 тыщ преподавателей.

Но больше всего власть испугали массовые выступления студентов и юных педагогов в 1994—1996 гг., о которых тогда по указке Кремля промолчали «вольные СМИ» и на данный момент вспоминать не обожают. 12 апреля 1994 года в Москве около 5 тыщ студентов и аспирантов — юных педагогов из независящих профсоюзов, скандируя «Стипендию! Ельцин козел!», блокировали движение на Новеньком Арбате. Они схлестнулись с ОМОНом около кинозала «Октябрь». 600 человек сумели-таки прорваться в Александровский сад и там выдержали новейший бой с ОМОНом. Около 100 студентов смогли просочиться в ГУМ (где они бросили в фонтан «новейшего российского», которому не приглянулись их красноватые флаги) и через ГУМ выкарабкались на Красноватую площадь, к Кремлю. И уже конкретно у стенок резиденции Ельцина они были рассеяны милицией. (Александр Тарасов, «Студенческие кавардаки в Москве 1994–1996»). Про это для вас не скажет Парфенов в собственном историческом телепроекте. Он покажет для вас анпиловских бабушек с кастрюлями и заявит, что «против демократии были лишь пожилые люди»…

Такая была революционная энергия русской трудовой и учебной общины. Она так испугала «архитекторов русского капитализма», что они решили во избежание революции поменять «основное лицо» и поменять риторику госпропа­ганды.

5.

Наступил 1999 год. Постаревший и нездоровой Ельцин передал свои возможности юному и энергичному бывшему офицеру КГБ Владимиру Путину. На выборах 2000 года «останкинская телеигла», которой тогда обладали олигархи Березовский, Гусинский и иже с ними (не знавшие, что куют собственное изгнание и смерть), впрыснула народу в уши, что к власти идет реальный патриот и государственник.

Выжившая в 90-е, отстоявшая свое бытие трудовая русская община на время, как досадно бы это не звучало, стала одной из опор «новейшей власти». Преемник Ельцина так сладкоречиво уверял всех, что он считает разрушение СССР величайшей геополитической аварией, что ему сначала поверили. Тем наиболее, власть вправду сделала кое-какие шаги для умиротворения народа: обложила «нефтяников» и «газовиков» налогом, за счет которого восполнила бюджет, решила делему неплатежей, обеспечила госзаказами отдельные военные производства (война на Кавказе и стягивание кольца НАТО вокруг наших рубежей проявили, что вооруженная по крайнему слову техники армия нам еще ой как пригодится). Возникли и госзаказы (и соответственно, финансирование) для учреждений образования, экономных организаций в сфере культуры. Новейший президент начал выстраивать правительство, естественно, до этого всего служащее интересам олигархических групп, показавшихся в итоге приватизации (еще идя на 1-ый срок, преемник Ельцина заверил, что пересматривать итоги приватизации не хочет). Но хоть какой порядок лучше хаоса бандитизма, который царствовал в 90-е, и люд все равно ощутил некое облегчение.

Так, бюджетники, члены трудовых русских общин, которые еще вчера отдавали свои голоса КПРФ и НПСР, стали голосовать за партию власти и ее вождя. Даже области, которые ранее называли «красноватым поясом», перевоплотился в «пояс Путина», как его сейчас называют политологи. Со временем, правда, бюджетники делали это все наименее от всей души, в их мозги стали вкрадываться определенные сомнения, но сила инерции велика, да и начальство настаивало — так эта иллюзия растянулась на десятилетия.

А новое политическое управление под прекрасные слова о геополитической катастрофе и величавых достижениях русского народа равномерно, но поочередно продолжало разрушать советскую общину, вообщем, как и все, что осталось от русской цивилизации — от системы здравоохранения до трактовок исторических событий. Разъяснялось это просто: во-1-х, они были наследниками Ельцина, Гайдара и Собчака и особо это и не скрывали (наш президент часто в денек рождения Ельцина дарует его вдове цветочки, а на так именуемый Гайдаровский форум приезжает весь экономический блок правительства). А во-2-х, при всех заверениях в любви к «глубинному народу», они по опыту 90-х помнили, как ведет себя этот «глубинный люд», соединенный в трудовые коллективы русского типа, в годину кризиса. В 90-х наши новоявленные капиталисты просто чудом избежали народной революции, которая вышвырнула бы их в Лондон и Париж на правах никому не подходящих и нищих эмигрантов…

Решающую роль в разрушении трудовой общины сыграл закон о новейшей системе оплаты труда бюджетников. Он предоставил руководителям экономных компаний и организаций самим распределять львиную долю фонда зарплаты. Естественно, скоро в большинстве таковых организаций возникли свои «кулаки» и «бедняки» — начальство и их приспешники, получавшие сотки тыщ, и обыкновенные сотрудники, трудящиеся за 15, 20 либо 25 тыщ. Как и российскую крестьянскую общину в годы НЭПа, трудовую общину в эру «реставрации капитализма» сгубило финансовое и имущественное расслоение. Это ранее и главврач поликлиники, и рядовой терапевт, и ректор института, и преподаватель-ассистент были сотрудниками, представителями одной социальной страты — докторов либо, соответственно, преподавателей. Сейчас они разделились на классовой базе. Главврач и ректор, чтоб угодить губернатору и мэру, сгоняли докторов и педагогов на проправительственные митинги, заставляли их заниматься фальсификациями на выборах, поэтому что страшились утратить свое весьма «теплое пространство» с заработной платой в 200–300 тыщ. А их подчиненные, обыкновенные полунищие бюджетники, накапливали в душе к ним не самые теплые чувства и уже подумывали о протестах. К слову, протесты и начались — вспомним стачки докторов в 2018—2019 гг., каковых не было уже с 90-х. Эпидемия остановила этот процесс, но и ухудшила ситуацию, думаю, мы еще увидим и совершенно уж забытые стачки учителей…

Власть ответила реорганизацией отделов, отделений, институтов, кафедр, разрушая складывавшиеся десятилетиями трудовые коллективы, разрывая живы связи меж их членами…

Но можно с уверенностью предсказать, что расколотая на богатых и бедных, искореженная реорганизациями трудовая община просто так себя убить не даст. Она будет сопротивляться и уже начала это созодать. Левопатриотические силы должны, как и в 90-е, стать ее политическим выразителем, ее управляющим. Ведь трудовая русская община — не лишь та архимедова точка опоры, с помощью которой можно перевернуть олигархический капитализм. Трудовые коллективы, еще помнящие традиции русской модернизации, посодействуют нам уже опосля того, как мы избавимся от власти олигархов, воссоздать промышленную, социальную культурную мощь нашей социалистической Рф грядущего.

Рустем Вахитов

bumgames.ru
Добавить комментарий