Фото отсюда
История гласит о том, что большая часть восстаний, мятежей, революций, когда-либо происходивших на Украине, в собственной базе были крестьянскими. Крайний Майдан не стал исключением. Восстание селян шло наряду с очередной цветной революцией, которая привела к отстранению от власти работающего президента и подвела общество к преждевременным выборам главы державы. Они не состоялись. На авансцене революции возникли отряды Яроша и Парубия, которые сделали антиконституционный переворот. Непременно, в Майдане, как и в хоть какой революции, приняли роль разные слои общества, от городских люмпенов до маленькой буржуазии и интеллигенции, но движущей силой, совершившей вооружённый переворот, стали носители западноукраинской фермерской идеологии, называемой национализмом.
Украинский национализм, появившийся в середине XIX века, вначале был идеологией сельских обитателей. То, что было ранее, недозволено именовать национализмом, то были представления о региональных малоросских особенностях, о казачьих правах и иных статусах положения в империи. Национализм начал развиваться, когда большая часть украинской элиты уже ассимилировалось в русскую культуру. «Люди, сформировавшие украинский национализм, — это не обычная дворянская элита, а провинциальная интеллигенция. Это особенный тип национализма — у народов без элитных групп», — писал Алексей Миллер. При всем этом антиимперский национализм трудно отделить от антирусского. В западноукраинском национализме антирусская составляющая явна. Она была постоянно, включая времена, когда доминировала антипольская составляющая. Для националистов поляки были неприятелями, евреи были неприятелями и СССР был противником, при этом с определенного момента — основным противником. В XXI веке им стала современная Наша родина.
Эталон националистов нашёл отражение в украинском гимне, который был написан во 2-ой половине XIX века. «Сгинут наши вороженьки» и «запануем мы во собственной сторонке» — это был во многом крестьянский гимн: не будет польского пана, не будет столичного бюрократа, еврея не будет, которому средств кто-то должен… Вот не будет их, и тогда «запануем» и будет всё замечательно. Термин «панувати» можно трактовать как «свободно хозяйствовать». Но националисты трактуют его по-иному, они не желают просто жить и работать, они желают «панувати», то есть доминировать. В современном прочтении — подавлять тех, кто не желает восторгаться «героями», не считает, что «титульная цивилизация» и её язык главнее всего.
Ещё в начале века один из фаворитов националистов Олег Тягнибок заявлял: «От побачите, дядьки з вилами знову прийдуть до Київа…» Через 10 лет они таки пришли. И, как в 1918-м, захватили столицу. Карл Маркс в своё время остерегал российских марксистов о угрозы пролетарской революции в фермерской стране, прямо написав о этом Плеханову, дескать, ребята, не вздумайте, последствия могут быть трагическими. Жора Валентинович письмо основателя просто упрятал. Пример Украины показателен в том, что последствия фермерской революции в промышленной стране — не наименее катастрофичны!
Совершив переворот, хуторяне по понятным причинам не смогли сами возглавить правительство, они передали власть одному из олигархических кланов, присягнувших на верность Майдану и идеям фермерской революции. Присягнувших больше на словах, чем на делах, но получивших революционные возможности. Не умопомрачительно, что здесь же в стране началась деиндустриализация. Фермерская лошадь поковыляла на смену металлическому жеребцу. Что любопытно — разрушительные моменты произошли не лишь в экономике, где были уничтожены главные столпы украинской промышленности, не лишь в базовой науке, где свернули большая часть исследовательских программ, да и в культуре.
Известный языковед Трубецкой в своё время пробовал обосновывать своим украинским оппонентам, что украинцам следует принимать русскую культуру как плод собственного творчества, что там украинского не меньше, чем столичного. А украинский национализм есть мысль конкретно глобального культурного отмежевания. Отмежевания по всем фронтам и плоскостям культуры: исторической, литературной, музыкальной и даже лингвистической.
Современная украинская историко-филологическая наука практически узурпирована «учёными», которые заняты подтверждениями того, что украинский и российский народы не имеют общих корней. Они пишут целые трактаты, в которых всерьёз доказывается древнейшее автономное происхождение украинского языка, ставшего как будто бы прародителем всех европейских языков, а украинской цивилизации отводится исключительная роль в развитии всей мировой цивилизации.
В собственных «научных» трудах псевдоучёные доходят до полного маразма. Они отождествляют дpевние этносы, жившие на теppитоpии совpеменной Укpаины, с самими укpаинцами, тем искусственно удpевляют этногенез укpаинцев до вpемен, пpедшествующих «pождеству Хpистову», выводя pодословную от «могучего племени укpов» либо доказывая, что Аттила — это пpаукpаинец Гатило, знаменитая Троя — село Троещина близ Днепра, что вся индоевропейская культура — это наша культура и т. д. В праукраинцы записывают даже «скоттов», японских самураев и старых греков. Подобные тpюки конъюнктуpны и лестны для государственного самолюбия, но стопроцентно антиистоpичны.
Понятно, что, отказавшись от совместной русско-украинской истории и тем вырезав большой временной период, история украинской государственности провисла, ей не на что опереться. Вот и отыскивают искусственный костыль богоизбранности. И это не маразм отдельных «проффесоров», это муниципальная политика в области образования. Некие украинские учебники по истории и географии читаются как сборник анекдотов. К примеру, в одном из таковых «учебников» выходцами из Галиции объявлены «галлы», «порту-галы» и даже евреи, называвшие себя «галилеянами». Потому не стоит удивляться, когда на улицах украинских городов возникают зигующие молодчики с лицами, не обременёнными мыслительной деятельностью. Кем возрастут малыши, если их национальную память сформировывают «историки», подобные Вятровичу?!
Для чего носителю фермерской идеологии Вятровичу городской романс Высоцкого, для чего ему рок Цоя — парня из кочегарки третьей полосы петроградских «каменных тропических зарослей»? Что Вятрович может осознать в урбанизированных романах киевлянина Булгакова, в повестях москвича Паустовского? Лишь одно — оба писателя терпеть не могли эту быдловатую «петлюровщину», которая через 100 лет возвратилась на улицы Киева, презирали «махновщину», опять прогуливающую по Украине.
Разве крестьянин может осознать пролетария? Либо «дворянина» — в окуджавовском осознании этого слова? Для чего всем сиим парубиям с парасюками знать «потаенны ночных дворов»? Они там никогда не жили. Для чего им «Южмаш» и НКМЗ? Какие там ракеты?! Сборщикам шишек, потомственным «заробитчанам» никогда не осознать привязанности рабочего человека к месту собственной деятельности — заводу, цеху, бригаде. Да-да, господа, во огромном количестве украинских разломов, горизонтальных и вертикальных, возник ещё один разлом — Майдан поделил социум ещё и по полосы город — село, противопоставив восточному пролетарскому коллективизму западный крестьянский индивидуализм. Одни желали работать дома на собственных шахтах и заводах, остальные — уехать туда, где больше платят.
Галичане, массово прибывшие на Майдан, не собирались строить Европу дома, они желали туда беспрепятственно ездить на заработки. Они так жили постоянно, они так привыкли. Махать мастерками на стройках развитого капитализма — их назначение. Конкретно за это они «скакали» на Майдане. И эту возможность майданная власть им скоро предоставила. Отняв при всем этом у остальных возможность строить ракеты и шагающие экскаваторы. А когда те сделали возражение, «дядьки з вилами» пришли к ним в дом с орудием и стали учить правильной жизни…
Поставь сейчас хоть какого национал-озабоченного перед выбором: Бандера либо Европа, он произнесет: «Бандера». Спроси: «Ты за прибыльное сотрудничество и добрососедство с Россией либо за бесперспективную войну с ней?», не задумываясь, ответит: «За войну». Сама идеология галицкого национализма подразумевает «боротьбу и страждання». Есть люди с определённым видом сознания, для которых борьба и война есть идейная суть и естественная среда их обитания. Наличие «ворога» является неотклонимым. Не принципиально какого — наружного, внутреннего, только бы он был. Если нет — его выдумывают и продолжают биться. Война для их — не абсолютное зло, а относительное добро. Что это, если не болезнь? Люди, которые желают вести войну, — на психическом уровне больны. И если они приходят к власти (либо получают возможность влиять на неё), то их личное болезнь становится заболеванием страны.
Егор Летов произнес: «Почему люди движутся на войну, бьются, погибают? Поэтому что война — это праздничек. А если праздничка нет, то эта жизнь не нужна». У добровольцев, ушедших вести войну на Донбасс, до этого была кислая, ничем не примечательная жизнь. А здесь возник некий смысл, пусть во многом мифологический, пусть неправильный, но мифологема Майдана и следующей штатской войны почти всем дозволила почувствовать свою значимость.
Для националиста война — особенный праздничек. Где же, как не на войне, посредственность может ощутить свою значимость? В критериях обычной мирной жизни эта идеология становится никому не увлекательной, чахнет и погибает, а на всех этих фарион, корчинских, ярошей и иных парубиев — начинают глядеть как на дикарей. Они такими и являются на самом деле, так как эти простые организмы, питающиеся «донцовским планктоном», в планетарном масштабе фигуры микроскопичные, а в мировоззренческом плане — отстающие от прогрессивного населения земли лет на 100 как минимум.
Не умопомрачительно, что Украина, принявшая националистическую идеологию, 5 лет жившая в парадигме пещерного национализма, по большинству экономических и соц характеристик откатилась на европейские задворки. Страшно, что некогда 7-я в мире промышленная страна — докатилась до фермерской идеологии середины XIX века. Время от времени мне кажется, что на Украине начался процесс оборотной эволюции. И не лишь в сфере производства, да и в социуме. Огромное количество «гомо сапиенс» уже перевоплотился в «гомо нацикус», далее лишь мортышка.
Опосля Майдана украинскую идентичность поменяли на региональную и стали усиленно сформировывать как антирусскую. «Закон о мове» стал одним из инструментов для этого формирования. Все ранее принятые «мовные» законы тоже были ориентированы против российского языка, языки остальных нацменьшинств просто попали под основную раздачу.
Сегодняшние украинские тенденции требуют отрешиться от всего российского, когда бы оно ни было сотворено. Призывы не читать русскую классику, не слышать русскую речь, не глядеть российское кино и не слушать русскую музыку — в данной нам украинской парадигме. Российское — токсично, хоть Достоевский это, хоть Булгаков, хоть всё семейство Михалковых, хоть Цой с Высоцким и Розенбаумом, хоть боевики о подвигах российского спецназа, хоть киноленты про Русскую войну. Даже безопасное «С лёгким паром» представляет опасность. Двенадцатилетний мальчишка, спевший «Смуглянку», может отравить патриотичное сознание украинца, помешать его правильной идентификации.
С 2014 года на Украине воспретили трансляцию 780 кинофильмов и телесериалов русского производства. Я пробежался по списку и раз 500 воскрикнул: «А этот за что?» Перечень составлен не по синематографическим причинам, а по политическим, а ещё по причине дурности чиновников агентства по вопросцам кино. У неких украинских киноманов запрет вызвал одобрение, граничащее с экстазом, — в конце концов украинский прокат освободился от «росийского лайна» и вот-вот начнётся расцвет украинского кино.
Пока особенного расцвета не наблюдается, а вот политической цензурой и нерадивой конкурентнстью очевидно пахнет. Да дело даже не в конкуренции. Какая там конкурентность! Культура — это не количество средств, это свойство материала, её создающее. Само по для себя свойство не возникает по желанию, оно создаётся и формируется эволюционно, черпаясь из каких-либо источников свойства. Откуда взяться качеству украинского кино, если его отрывают от большого пласта общей культуры? Каким образом непоказ кинофильмов Михалкова, Балабанова, Германа, Бортко, Шахназарова и остальных может содействовать улучшению свойства украинского кино? Вопросцы, на которые на Украине нет ответов.
Запреты на почве «политической дурности» распространились на остальные сферы культуры и искусства. В 2017 году экспертный совет воспретил к ввозу на Украину роман Бориса Акунина, писателя в антиукраинских выпадах не увиденного, даже, напротив, очень Украине сочувствующего. Предпосылкой явилось заглавие книжки, в котором создатель неосмотрительно употребил выражение «Русская империя». Далее заголовка читать даже не стали. Эдварда Радзинского воспретили, наверняка, за упоминание Ленина. В каком контексте — не сочли необходимым разобраться. За что невзлюбили Бориса Соколова, совершенно неясно. Что быть может антиукраинского в любовных письмах Николая Второго? Верхушкой политидиотизма цензоров стал запрет на «Сказки о российских богатырях».
Под видом борьбы с «шансоном» украинцам отключили высококачественный русский музыкальный продукт. В итоге самоотверженной борьбы шансон остался, «небритые олени» — пожалуйста, а Растропович с Рахманиновым пропали напрочь. По воззрению Госкомтелерадио, украинцы не должны слушать «Виртуозов Москвы», ибо те представляют неприятельскую столицу. Одесский юмор Миши Жванецкого, вероломно дежурившего по Москве, также не рекомендован к употреблению. Созидать лица узнаваемых во всём мире актёров театра и кино — тоже не следует, по причине их страшного злодеяния перед мировым искусством — посещения Крымского полуострова. Произведения российских и русских композиторов не могут звучать в эфире, чтобы в головы украинцев не просочилась коммунистическая идеология, а также «пропаганда имперских геополитических доктрин государства-агрессора».
Спрашиваю у оппонентов: «Ребята, а чего же ж вы Вагнера с фон Караяном не воспретили? Ведь ваш закон подразумевает не лишь борьбу с коммунистическим наследием, но и запрет нацисткой идеологии». Почему георгиевскую ленточку ветерану носить возбраняется, а свастику юному остолопу — пожалуйста? Ответа, обычно, нет. Это понятно. Владельцам фермерской ментальности знать Вагнера с Караяном совсем не непременно, довольно «одичавших танцев» и Джамалы… Либо кто-то произнесет, что бюрократы, сидящие в оруэлловских министерствах «мира», «правды» и «обилия», служащие в «Правоохранительных органов мысли», имеют другую ментальность, лучшую от сельской?
Весьма стремительно Украина за крайние годы скатилась в оруэлловскую действительность со всеми её признаками — от обыденного переписывания истории до запрета ненужных телекартинок, слов и выражений, до наказания за «мыслепреступление». Некая часть величайшей темной литературы прошедшего века показывает, что происходит, когда население преобразуется в беспамятные автоматы. Уничтожте в народе прошедшее — и делайте с ним, что желаете! В «451 градус по Фаренгейту» Рея Бредбери запрещено чтение, книжки сжигают, чтоб уничтожить память, подавить инакомыслие. Пару раз горевший львовский «Российский культурный центр», спаленные книжки единственной российской библиотеки в регионе — итог новейшей украинской «культурной» политики. Выход Украины из общего с Россией экономического места привёл к тому, что некогда промышленная страна стала провинциальным огородом. Выход из общего гуманитарного места сделал этот огород труднокультивируемым.
Большая неувязка состоит в том, что вышеперечисленный галицкий эталон провинциального огорода неосуществим на местности Большенный Украины. Недозволено мультикультурному, мультинациональному социуму привить моноидеологию! Равно как недозволено выстроить моноэтническое правительство на местности, заселённой различными этносами. Будет отторжение. Когда 1-ое и 2-ое «моно» попробовали ввести против воли, в стране случился штатский конфликт и она начала распадаться. Когда общество отрешается от Большенный исторической памяти в пользу памяти маленького региона, присоединённого к Украине волей варианта, оно — общество — обязано быть готовым к тому, что в центре его столицы покажутся колонны молодчиков со свастикой на рукаве. А правительство обязано быть готово к тому, что в нём найдутся люди и целые регионы, которые, сказав националистам решительное «нет», откажутся жить в таком государстве.
Опосля ухода Крыма и катастрофических событий в Донбассе сделалось ясно, что Украина больше не может существовать в рамках твердого унитарного страны, жить в парадигме националистической идеологии. Если продолжится политика перетягивания канатов, они порвутся, а страна распадется. Вылечивать сепаратизм унитарностью — это всё равно что вылечивать понос затыканием пальца в зад. Тем наиболее что в мире существует очень действенное, удачно апробированное во почти всех странах лечущее средство от муниципального поноса. Заглавие лекарства — ФЕДЕРАЛИЗАЦИЯ. Федерализация, которой много лет стращали украинцев, стала не лишь допустимой, но очень нужной. Вопросец стоит так: или Украина будет развивать федерализацию, или от неё продолжат отваливаться кусочки территорий, а правительство будет сокращаться до размера, в котором может существовать мононация. Полностью может быть, что это и есть «вариант-2», о котором сейчас много молвят украинские политологи. Но тогда возникнет иной вопросец: до какого размера ужмётся правительство?
Меж тем, пока охваченные психозом галичане пробуют выручать «украинскую Украину», сама Галичина теряет главные достоинства, которые она имела ещё в начале 90-х годов ХХ столетия. Язык галичан всё больше припоминает надднепровский суржик, семейные ценности потерялись дорогой до Италии, взамен пришли новейшие, обширно выставленные в столице края. Если ранее Львов завлекал историческими и культурными ценностями, то на данный момент больше стрип-клубами и секс-развлечениями.
Оказалось, что почтение к личной принадлежности касается у галичан лишь собственной личной принадлежности, элементы европейской культуры в быту и публичных отношениях живут лишь на словах, а базы людской «гидности» и гуманизма упали при первом же испытании коронавирусом. Сегодняшний разгул национализма в Галичине есть свидетельство существенного понижения культурного и умственного уровня западноукраинского общества. По драматичности судьбы конкретно Галичина смотрится регионом, менее адаптированным к европейским ценностям и эталонам. Одним из примеров, подтверждающим этот тезис, является полный запрет «российского культурного продукта». Остальным примером — тлеющий конфликт с соседями-поляками.
«Патриоты» и сочувствующие им в той либо другой степени граждане не желают осознать, что с Бандерой и Шухевичем, с «мовными законами» в Европу не попадёшь. Не проедешь туда ни через Польшу, ни через Венгрию с Румынией. Никакой Гиперлуп не поможет. Даже через Закарпатье не проникнешь. Приостановят на Воловецком перевале и обходительно попросят: «Хлопці, пойте взад»… Понятно, что в Закарпатье незапятнанный воздух. В отличие от остальной Украины, где очень пахнет портянками «дядьків» и неонацизмом. Концентрация крайнего аромата особо сильна в примыкающей Галиции.
Достаточно нередко бывая во Львове, я повсевременно ловил себя на одном необычном ощущении, к тому же смутно знакомом… Сопоставляя улицы и людей на их, я приходил к выводу: этот город построен не праотцами сегодняшних обитателей. Его строил кто-то иной и очевидно не для сегодняшних жителей — деток и внуков галицких фермеров из близлежащих сёл. Тот, кто утверждает, к примеру, что Львов — это город украинский, мягко говоря, хитрит. Опосля того как в 1356 году за ним было закреплено Магдебургское право, в него хлынул поток германских колонистов, которые его перестроили в согласовании со своим представлением о архитектуре. «Город Льва» обрел собственный готический стиль конкретно благодаря их усилиям, а уж никак не из-за культурных предпочтений «украинцев». Выстроили эту «обветшалую, но красивую габсбургско-пилсудскую фантазию» — немцы с австрийцами, поляки и евреи. Выстроили — и пропали. Одних уничтожили, остальных отправили, кто-то сам уехал. Остались лишь их тени, незримо присутствующие в узеньких улочках, мелькающие на фасадах домов. Подобные чувства у меня появляются и в Ужгороде.
В заключение ещё раз подчеркну огромную делему Украины, состоящую в том, что страна приняла националистическую крестьянскую идеологию. Поточнее, её навязали против воли. В рамках данной нам идеологии развитие страны мне не представляется вероятным. Её удел — быть земельным придатком стран с развитой экономикой, государством, поставляющей сырьё и потребляющей готовую западную продукцию, мандатной территорией без права голоса, источником, питающим европейские плантации дешёвой рабочей силой. А ещё — быть палкой, которой США беспокоят спящего российского медведя.
Борис Акунин, в своё время побывавший на Украине и пытавшийся её осознать, написал: «Основная неувязка Украины состоит в том, что эта большая страна не растолковала ни миру, ни самой для себя, чем она, фактически, является. К Рф можно относиться как угодно, но разъяснить, что такое Наша родина и „русскость“ не представляется сложным — набор цивилизационных лекал, исторических штампов и просто распознаваемых знаков непревзойденно известен. А вот что такое „украинскость“, что может соединить различных людей, живущих на данной нам местности, и куда все они совместно желают двигаться, наружному миру пока непонятно».(С)
Мне же ясно одно: имеющиеся сегодня признаки украинскости, в базе которых лежит бандеровская идеология, являются неверными, прогрессу страны не содействующими. Оппоненты, может быть, произнесут, что Украина в рамках принятой идеологии ещё поднимется с колен, разовьёт свою экономику и т. п. Для меня это звучит как притча, поэтому что, во-1-х, в истории населения земли нет примеров, когда бы национализм привёл страну к успеху, во-2-х, в истории Украины не было периода благоденствия в критериях противоборства с Россией. Исторический опыт гласит о том, что годы украинского расцвета приходились на период «с Россией», а во времена, когда «против», — украинская земля преобразовывалась в РУИНУ!
И, в-3-х, возраст уже не тот, чтоб в сказки веровать. Тем наиболее, в сказки Гофмана.