Фирменные крутость и брутальность главы страны в час угрозы куда-то подевались. Безалаберность, паника, бахвальство, ковид-отрицание и путаница — вот этапы, через которые успела пройти госполитика РФ.
Официальная точка зрения на ситуацию с COVID-19, неоднократно повторенная Владимиром Путиным и его агитаторами, остается полной самодовольства — при всех ее извивах. Узнав о начале пандемии, русские власти типо затормозили пришествие коронавируса, кропотливо подготовились, позже защитили люд самоизоляцией и вроде как одолели неудачу. А сейчас, когда она почему-либо возвратилась, уверенной рукою отражают новое ее пришествие.
С самого начала и по сей денек в Рф все выходит лучше, чем «у наших партнеров».
В этих декламациях нет ни слова правды.
К концу 2020-го Наша родина является одной из самых пострадавших в мире государств, уступая по масштабам утрат от эпидемии только нескольким латиноамериканским государствам. Формальная статистика жертв COVID-19 практически всюду малонадежна. Потому настоящим их измерителем является так именуемая лишная смертность. Для Рф, где число погибших стабильно понижалось прямо до первого квартала 2020-го, этот показатель определяется как повышение общей смертности в сегодняшних апреле—декабре по сопоставлению с теми же месяцами 2019-го. Отчеты Росстата очень опаздывают, в особенности сейчас. Потому сверхизбыточную смертность за девять «ковидных» месяцев 2020-го можно пока именовать лишь примерно. По оценкам демографа Алексея Ракши, она составляет около 300 тыс.
Судя по обрывочным сведениям, которые, прорывая поставленные заслоны, приходят из регионов, практически все эти лишниие погибели соединены с ковидом.
Как это смотрится на фоне остальных государств? Плохо либо совершенно плохо. На тыщу обитателей лишная смертность в Рф в 2020-м в два раза больше, чем в особо пострадавших США; в два с половиной раза больше, чем в Швеции, некое время гордившейся своим пренебрежением к заразе; всемеро больше, чем в Германии (для всех этих государств оценки тоже примерные).
300 тыщ жертв означают, что за апрель–декабрь 2020-го смертность в Рф по сопоставлению с теми же месяцами 2019-го выросла в 1,23 раза. А в ноябре, самом томном месяце из всех, с 75–80 тыщами лишних смертей, — в 1,55 раза. Это в среднем. В отдельных точках страны значительно ужаснее. Не говоря о том, что эпидемия совсем не иссякла и будет длиться. Именовать муниципальную борьбу с ней неадекватной — означает просто признать тривиальный факт.
У данной нам беды несколько составных частей.
1. МНОГОСЛОЙНЫЙ САМООБМАН
Для противоборства эпидемии необходимо хотя бы знать, что происходит. Но начальство до этого времени так толком и не наладило сбор сведений даже себе.
Каждодневные рапорты Роспотребнадзора о числе выявленных зараженных почаще всего совершенно не соединены с реальностью. А его же статистика смертности, публикуемая для народа на веб-сайте «Стопкоронавирус.рф» (около 55 тыс. с начала эпидемии), даже и не притворяется достоверной.
Росстат, опаздывая приблизительно на пару месяцев, докладывает о в два раза большем числе погибших конкретно от ковида либо «с ковидом». Но и сиим сообщениям веры быть может ровно столько же, сколько и иным его рапортам о причинах смертей в Рф, которые с 2012 года подгоняются под контрольные числа «майских указов». До этого времени практически не фальсифицировалась лишь общая смертность. Если ради сокрытия последствий эпидемии возьмутся и за нее, то о настоящих жертвах нам можно будет лишь гадать.
Что же до руководящего круга, то специально ему адресован закрытый для публики мониторинг Минздрава. Он в разы опереждает роспотребнадзоровские отчеты, но при всем этом очевидно неполон, так как обхватывает лишь число погибших на ковидных кроватях в стационарах, сообщаемое из регионов, часть которых заранее фальсифицирует отчетность.
Снутри вертикали они лгут другу уже никак не пореже, чем подданным. Достоверными сведениями не обладает никто, включая вождя.
2. ПРОВАЛ ПОЛИЦЕЙСКОГО ГОСУДАРСТВА
Наш режим флиртует своим типо проникновением во все сферы жизни и стопроцентным контролем над гражданами.
В политической сфере это, может быть, не совершенно выдумка, и то в крайнее время сплошные сбои. Но когда пригодилось выявить, изолировать и взять под наблюдение перемещения зараженных коронавирусом и тех, кто их окружал, сыскные мероприятия режима потерпели крах сходу же — в том самом марте, когда власти типо искусно готовились отразить эпидемию.
И недозволено сказать, что не пробовали. Просто не смогли. То, что на каком-нибудь Тайване прошло и проходит без сучка и задоринки, российскому полицейскому государству, с его многомиллионной надзорной машинкой, оказалось совсем не по зубам.
3. САМОУСТРАНЕНИЕ ВОЖДЯ
Практически вся антиковидная активность Владимира Путина пришлась на весну. С конца марта по середину мая он даже пару раз выступал в постылом жанре — с короткими прямыми воззваниями к цивилизации.
Потом было объявлено, что зараза побеждена, и этот тезис до этого времени в силе.
Когда началась осенняя волна эпидемии, куда наиболее мощная, чем весенняя, Путин уже избрал для себя другую роль. Ответственность, вопреки базисным принципам системы, была переложена на областных начальников, мед бюрократов и потребнадзорные службы. Время от времени публика лицезрела на экранах, как вождь слушает угодливые доклады, давая подчиненным чуткие советы, исправляя стиль их выступлений, ни в чем не беря ответственность на себя и не признавая никаких ошибок. Даже таковой пиаровски действенный инструмент, как наказание провинившихся, употреблялся весьма выборочно и максимум против начальников облздравов. Уровень мобилизованности чиновничества был из-за этого еще ниже вероятного. Не говоря уже о дезориентирующих бюрократию сигналах, которые указывают на слабенькое вовлечение главы страны в эпидемические дела.
Петербургские бюрократы, пытающиеся перекрыть новогодний туризм, должны слушать призывы вождя к россиянам чаще ездить в Петербург. А рядовые граждане, принуждаемые к ношению масок, лицезреют, что вождь постоянно без их. О неописуемых мерах сохранности, под которые подпадает хоть какой, кому доверяют оказаться рядом с первым лицом, догадываются почти все, но не все.
4. ЗАГАДКА ВВЕДЕНИЯ ЛОКДАУНА ВЕСНОЙ
Если глядеть из нынешнего денька, то режим «нерабочих дней» (т. е. нечто схожее на локдаун), введенный у нас в весеннюю пору на полтора месяца, смотрится кое-чем алогичным.
Наше начальство с давнешних пор на 1-ое пространство ставит вопросцы производственные, а совсем не заботу о здоровье простолюдинов.
Может быть, это просто сошлись случайные происшествия — визит Путина в ковидный лазарет (до этого времени остающийся единственным), болезнь нескольких его подчиненных и знакомых, пример европейских государств и общая тогдашняя атмосфера растерянности, переходящей в панику.
Так либо по другому, средств на поддержание пострадавших от остановки работ выделили во много раз меньше, чем могли. Практически все убытки переложили на людей. Жесткое следование этому принципу делало практически неосуществимыми последующие большие остановки компаний — их персонал и обладатели просто не готовы были снова утратить доходы.
5. ПАРАДОКС НЕВВЕДЕНИЯ ЛОКДАУНА ОСЕНЬЮ
2-ая волна ковида оказалась еще смертоноснее первой. Если за весну и первую половину лета число жертв (определяемое по лишней смертности) составило около 70 тыс., то за сентябрь—декабрь — примерно 220 тыс.
Локдаун, даже и локальный, — это топорный инструмент, без разбора бьющий по почти всем интересам. Но осенняя практика европейских государств показала, что всплески заражений таковыми методами удается погасить. И в Рф обстоятельств выполнить частичные закрытия учреждений и компаний на сей раз было куда больше, чем в весеннюю пору.
Но по последней мере до середины ноября практически ничего не сделали. Если, естественно, не считать нескольких формальных жестов, не достаточно кем принятых серьезно.
Ковид-отрицатели, которые опоздало превозносят «шведский опыт», почему-либо запамятывают восхититься нашим режимом. Половину озари он вел себя полностью «по-шведски», а сигналы, посылаемые подданным, делали воспоминание, что у нас наверху засели сплошные ковид-диссиденты.
В реальности «шведский опыт», от которого сама Швеция обязана на данный момент уйти, — это достаточно очевидный продукт наложения индивидуалистически-изоляционистских традиций северной страны на безответственность местного правительства. Вышло (по смертям) в пять-девять раз ужаснее, чем в остальных северных странах (Норвегии, Дании, Финляндии), но все же не страшнее, чем в наиболее отдаленных европейских краях (Италии, Франции, Испании).
В Рф бездеятельность и жадность верхов наложилась на безалаберность низов, и стихийно нащупанный «шведский» сценарий привел у нас к еще наиболее фатальным последствиям. Так естественным, что к концу озари часть русских регионов начала все же вводить настоящие ограничения — обычно, плохо обмысленные, бьющие в основном по-лоббистски незащищенным секторам и не трогающие «собственных». К тому же сумасшедший принцип невозмещения вреда так и не подвергся приметному пересмотру.
Невзирая на импозантную смертность в собственных рядах, руководящий класс Рф никак не объединился и не проникся желанием возглавить люд в борьбе с неудачой. То же самое нужно сказать и о правителе, фирменные крутость и брутальность которого в час угрозы куда-то подевались.
Народу осталось употреблять способности выживания и надежды на помощь той части мед структур, которые режим не успел «улучшить», депрофессионализировать и коррумпировать.
Сергей Шелин