«Лишь что у тебя был дом, а сейчас нет даже пары туфель» — bumgames

История учительницы Марины, пережившей резню в Сумгаите и две войны в Карабахе.

С началом войны в Нагорном Карабахе тыщи армян бросили дома (даже те, у кого дом не был разрушен) и бежали в Ереван. Сейчас каждое утро от строения мэрии отправляются автобусы, везущие их назад. Охраняют колонны русские миротворцы, в четверг Минобороны РФ сказало, что домой возвратились 1200 беженцев. Но весьма почти все ворачиваться домой страшатся, а в перемирие не веруют. Они остаются в неустроенных дешевеньких хостелах в Ереване, снимают углы, мыкаются по родственникам. Учительница истории из Степанакерта Марина Акопян пережила погромы в Сумгаите и две войны, она лучше почти всех понимает, чего же страшатся армяне.

Марина — армянка из Карабаха, родилась в Степанакерте, прогуливалась там в школу, закончила институт. И у их в семье, и вокруг все гласили по-русски, так было заведено в Русском Союзе. Армянский язык Марина осваивала уже взрослой. Но с того времени прошло больше 30 лет, и на данный момент в ее идеальном российском есть упор.

— Твой язык — это тот, на котором ты думаешь, а я много лет думаю на армянском, — улыбается Марина.

Мы медлительно идем по узенькой дорожке в элитном квартале на окраине Еревана. Это «личный сектор», застроенный дворцами невообразимой красы. У 1-го дворца переполненная уличная помойка стоит прямо под окнами. Тротуаров нет, и мы с Мариной жмемся к заборам дворцов, а мимо ездят авто под стать домам. Камешки с разбитой дороги летят в нас из-под сверкающих колес.

— Эти люди не соображают, как это все глупо, — останавливается Марина, чтоб перевести дух. — Пара снарядов — и вчера у тебя был дом полная чаша, а сейчас нет даже пары туфель.

«Опосля того как я растеряла дом трижды, на данный момент 4-ый — не понимаю, есть у меня дом либо нет, — я отлично сообразила: любые хоромы ничего не стоят».

Некие дворцы тут еще в стадии постройки, и из-за грохота я время от времени перестаю слышать Марину. Выйти из этого заповедника некуда — квартал ограничен гулкими проспектами, где продаются шины и моторное масло, несутся грузовики, а друг дружку совершенно не слышно. Зайти кофе испить тут тоже некуда. На проспекте стоит хостел, в котором живут Марина с невесткой и внуком и остальные беженцы из Степанакерта. При их Марина говорить не желает, потому и в номер меня не зовет.

В Нагорный Карабах с местности Армении ворачиваются беженцы в сопровождении патрулей русского миротворческого контингента и военной правоохранительных органов. Фото: Александр Рюмин / ТАСС

Она весьма прекрасная дама. И скоро 30 лет, как она не фотографируется. Даже с учениками, которым ведает о истории армянской церкви. Какой смысл хранить фотокарточки, если наверное потеряешь все, что попадет в кадр?

— Я прошу прощения, — смущенно улыбается Марина. — Вот все, что на мне, — это все, что у меня есть.

Она наклоняется, чтобы оттереть с полы сиреневого пуховика невидимую грязюка. Поправляет на шейке сероватый платок, его длинноватая бахрома прикрывает черную кофточку. Одежку ей уже в Ереване принесли незнакомые люди.

— Просто армяне, — гласит она. — Мы смогли незначительно придти в себя благодаря их теплу.

Из Степанакерта Марина бежала в пижаме и с босыми ногами с небольшим внуком на руках. Невестка длительно не соображала, куда свекровь подорвалась с утра пораньше, пока прямо на ее очах не посыпалась стенка примыкающего дома.

— Мы-то со времен Сумгаита ко всему готовы, — останавливается Марина и глядит куда-то в одну точку. — А юные — они ж толком не лицезрели ничего.

Дом, оставленный в Степанакерте, у нее вправду 4-ый. В 1-ый раз она растеряла все в феврале 1988 года в Сумгаите.

— Я вышла замуж в 1987 году и из Степанакерта приехала жить к супругу в Сумгаит, — ведает Марина. — Супруг, его звали Эдуард, сам был сумгаитский, школу там закончил. И друзья у него были всех национальностей, азербайджанцев посреди их было много. Никто о этом не задумывался. Супруг, хоть и был армянином, свободно гласил на азербайджанском. У его семьи была трехкомнатная квартира в центре городка. Я тоже сдружилась с соседями-азербайджанцами. Мы успели там пожить полгода. Позже началось… Это было не просто жутко. Это было нежданно, неясно, даже не понимаю, какое слово подобрать. Живешь ты для себя расслабленно — и вдруг…

На данный момент уже понятно, что происходило в феврале 1988 года в азербайджанском Сумгаите. Какие-то люди приехали на автобусах, жгли и крушили город, врывались в дома и квартиры, находили армян.

— Резню устроили не местные, — качает головой Марина. — У погромщиков были откуда-то списки из ЖЭКов, крестами были помечены дома и квартиры, где жили армяне. Это были такие же наемники, как те, которые пришли к нам на данный момент. Тот же почерк. Ничего не поменялось. А русская армия молчала. Но я желаю сказать, невзирая на то что командование было настроено против армян, я никак не ассоциирую это ни с русским народом, ни с азербайджанским.

Сумгаитские азербайджанцы прятали армян. Марина с супругом забежали в подвал дома соседа Тофика.

— Они знали, что если у их отыщут армян, то и их самих зарежут как баранов, и их деток, — гласит Марина. — Но все равно выручали соседей. Мы остались живые благодаря семье Тофика.

К для себя домой они так и не возвратились, бежали в Степанакерт, оставив в Сумгаите все вещи и документы. Резня длилась четыре денька.

Траурное шествие в Ереване 8 марта 1988 года в память о жертвах Сумгаитского погрома

— Тогда из городка бежали не лишь армяне, бежали наши друзья и соседи-азербайджанцы, — продолжает Марина. — Тофик уехал с супругой в Волгоград, не сумел оставаться в Сумгаите. Он звонил мне позже, со слезами просил прощения, гласил: ты же знаешь, это не мы. Я и на данный момент говорю детям на уроках: азербайджанский люд нам не неприятель.

Из дома родителей Марины в Степанакерте они переехали в крошечную однокомнатную квартиру, которую смогли приобрести в кооперативе. Вкалывали, чтоб выплачивать долги. В 1988 году у их родился старший отпрыск, в 1990-м — младший. В 1992-м началась война в Карабахе, и не сделалось их второго дома.

— В наш дом попало 6 снарядов, его весь разрушило «Градом», — вспоминает Марина. — У отпрыска до этого времени шрам от осколка.

В январе 1992 года Эдуард начал двигаться в ополчение вести войну за Карабах. Марина с детками перебрались к его родителям в горы.

Снаряды, разрушившие их дом, прилетели из городка Ходжалы, азербайджанские силы оттуда обстреливали Степанакерт. Позже в Ходжалы вошли армянские военные. Во время массовых убийств азербайджанцев, которые позже назовут ходжалинской резней, там был и Эдуард.

— Супруг служил под началом Аркадия Тер-Тадевосяна, которого называли Коммандос, в его отряде добровольцев, — ведает Марина. — А дом родителей супруга, где мы жили, находился достаточно далековато от городка. Вдруг ночкой — стук в дверь. Мы перепугались, но за дверью был супруг. Ноги все в крови. Он шел пешком много км, поэтому что у их погибла целая рота, и он желал сказать нам, что живой, и сходу возвратиться.

Но была и 2-ая причина. Супруг сказал, что вошел в один дом в Ходажлы и там узрел малыша. Тот лежал в буквально таковой же кровати, как была у нашего Андрейки. В русское время они же все были типовые. И ребенку годика полтора — как нашему. Вокруг стреляют. Видимо, все в панике выбежали, а малыша запамятовали. У супруга было что-то типа бронежилета, я сама пошила его из брезента, вставила какие-то пластинки. Под этот бронежилет супруг упрятал малыша, вынес его из боя и дал медсестре Зухре. А меня просто поставил перед фактом: этого азербайджанского малыша мы будем выращивать. Он даже не знал, мальчишка это либо девченка. Я лишь кивнула: отлично, будем выращивать. Свекровь заорала, что мы ненормальные.

Днем, продолжает Марина, супруг посадил ее на ишака — и они пошли забирать малыша.

— Отыскали его в Степанакерте, — вспоминает она. — Там, в подвалах бывших азербайджанских казарм, армяне упрятали азербайджанцев, которых вывезли из Ходжалы. И там же нашлась мама этого малыша, она прибежала к нам, держа его на руках. Супруг позвонил в Баку и условился с папой данной дамы, что тот придет за дочерью и внуком в Аскеран. Там обменивались пленными, и была одна незаминированная тропинка.

Округи Шуши. Город в ходе 2-ой карабахской войны перебежал под контроль Азербайджана. Фото: Павел Волков, специально для «Новейшей газеты»

Позже семья Акопян перебралась в Шуши, там ей разрешили занять заброшенный дом.

— Кругом развалины и обгорелые дома, супруг на войне, а я одна с 2-мя малеханькими детками, — вспоминает Марина. — Воды нет — нужно таскать издалека. Кругом погибель, а для тебя нужно жить, улыбаться детям и что-то готовить им на костре, поэтому что по-другому никак.

Этот дом тоже разнесло снарядами. А в мае 1992 года Эдуард умер около села Горадиз. Его похоронили в Степанакерте в братской могиле около строения школы, где когда-то обучалась Марина.

— Мне позже лишь поведали, чем занимался мой супруг на войне, — продолжает она. — Он был в диверсионной группе. И у их был юноша из Еревана — 14 лет. Он сбежал из дома, чтоб вести войну. Супруг говорил, что опекал его, как как будто это его ребенок. И как-то мальчик выбежал вперед, а азербайджанцы лупили из дзотов. Его ранило. Супруг высочайший был, под два метра, он начал двигаться вытаскивать этого малыша. Так их обоих позже и похоронили.

Нагорный Карабах. 1 апреля 1993 г. Военные по дороге в Хцаберд. Мамонтов Сергей, Неменов Александр / ТАСС

Позже погибла мать Марины, военврач. Она организовывала работу госпиталей, и в один прекрасный момент во время обстрела у нее не выдержало сердечко. И мать, и супруг похоронены в Степанакерте, и все эти годы Марина знала, что никуда от их могил не уедет.

Ее старший отпрыск, родившийся в 1988 году, с юношества болел, позже уехал из Арцаха в Москву, закончил институт, живет в Рф. Младший работал оперативником в степанакертском угрозыске, а когда началась эта война, начал двигаться в ополчение.

— Я деньком и ночкой просила Господа, чтобы оставил мне хоть его, — у Марины срывается глас. — Спасибо, Он меня услышал. Это волшебство, что отпрыск выжил в том аду, который у нас был на данный момент… И ведь сейчас понятно, что были люди, которые заблаговременно знали, что это будет. Но никто нас не предупредил. Столько юных ребят ушло в небытие, при этом это наилучшие наши ребята. Они делали неосуществимое — и все равно гибли. Можно ведь было приостановить это. Если вы знали, что все равно капитулируете, то почему не сделали этого сходу?

На данный момент внуку Марины год и два месяца — практически столько же, сколько было младшему отпрыску, когда началась 1-ая карабахская война. Когда за окнами загрохотало, он спал.

— Я услышала эти звуки из прошедшего и не задумываясь побежала к внуку, — ведает Марина. — Невестка не соображала, почему я паникую, гласила, что наверное кто-то петарды запускает. А я знала, что нет времени что-то ей разъяснять. Как была в пижаме и с босыми ногами — так схватила малыша, кутала в одеяло и бежала, понимая, что за сыном-то и она побежит. В доме 6 этажей — и практически в каждой семье был малыш. И старики бежали, кто в чем, в подвал, а юные не соображали, что происходит. Паники не было, но малыши испугались. Позже снаряд попал в примыкающий дом. И вот так, кто в пижамах, кто в трусах, мы бежали из городка. Я даже паспорт захватить не успела. Сейчас говорю: ну вот она я — да, без паспорта, уж извините, что жива.

Два денька они прожили в деревне под Степанакертом, у родителей невестки Инны. Там было еще страшнее, чем в городке. Вести войну ушли отпрыск Марины и отец Инны, в доме остались дамы, древняя бабушка и небольшой ребенок.

— Вокруг всегда лупили, лупили, лупили эти снаряды, — зажмуривается Марина. — Над головой всегда летали эти беспилотники. Ты видишь его над собой — и понимаешь, что ты совсем беззащитен. Это было жутко. Но невестка работает в банке, и этот банк, слава богу, отдал нам гостиницу в Ереване.

Банк оплачивает гостиницу своим сотрудникам, бежавшим из Арцаха. Одежку и обувь принесли волонтеры. Они же собрали для беженцев средства. Правительство не помогает сиим семьям никак, о этом Марина гласит без обиды. Просто констатирует факт: правительство лишь дает автобусы, чтоб армяне ворачивались в Степанакерт. Те, кому есть куда ворачиваться.

— Они нас желают назад отвезти, — усмехается Марина. — Вот пускай те, кто нас кинул, берут собственных деток и сами туда движутся. Пусть они поедут в Гадрут. А нам пусть скажут, как разъяснить ребенку, что у него нет больше дома.

Мы гуляем по дорожкам в этом квартале уже 2-ой час. За все это время Марина ни разу не зарыдала, но нередко останавливалась, чтоб поправить на горле платок с кистями, как будто это он ее душит.

— Почти все на данный момент переживают то, что я пережила 28 годов назад, — выдыхает она посла паузы. — Мы живем в смутное время. Когда-нибудь мы узнаем, почему так вышло. Но в эти ужасные деньки 9 и 10 ноября нас кинул наш премьер-министр. Я, естественно, вернусь в Степанакерт, у меня там супруг похоронен, мама похоронена. Но не сходу, не на данный момент.

Двор в Карабахе, округи Шуши. Во время 2-ой карабахской войны. Фото: Павел Волков, специально для «Новейшей газеты»

Я все-же решаюсь это произнести: в 1990-е годы из Карабаха буквально так же уезжали азербайджанцы, как на данный момент бегут армяне. Марина опять останавливается. На секунду мне кажется, что на данный момент она просто развернется и уйдет. Но она лишь пожимает плечами, улыбается и опять теребит собственный злосчастный платок.

— Старшего отпрыска вылечивала офтальмолог — азербайджанка, — гласит она. — Эта дама никуда не уехала, расслабленно жила все эти годы в Степанакерте. Соседи у нас — муж-азербайджанец и жена-армянка. У их трое хороших парней, я им преподавала. Я лицезрела, что остались все, кто желал остаться. У нас была старая соседка, она уезжала — мы прощались со слезами, обымались. Никто никого не гнал.

Марина соображает, что формально и на данный момент армян из Арцаха вроде бы никто не гонит. Но люди, которые помнят Сумгаит, оставаться страшатся.

Сама Марина опасается лишь 1-го: что в Степанакерт придут люди, которые разрушат братскую могилу армян около школы. Я удивляюсь: даже если приедут в Арцах жить азербайджанцы, это ведь такие же люди, как сосед Тофик, прятавший семью Марины от погромщиков. Как офтальмолог, лечившая отпрыска. Мне не осознать, отчего их нужно страшиться.

— Я лицезрела, как это бывает, это не зависит от национальности, — опускает глаза Марина. — Опосля первой войны в Степанакерт начали приезжать армяне — необустроенные, разношерстные, не нашедшие себя дома. Быть может, даже криминал. Так постоянно происходит. Какой обычный благополучный человек оставит собственный дом и сорвется на новое пространство? То же самое будет и сейчас: из Азербайджана в Арцах поедут люди, которым на данный момент дома нет места. Как мы будем жить рядом с ними? Я этого не понимаю.

Фото: Павел Волков, специальноя для «Новейшей газеты»

bumgames.ru
Добавить комментарий